Развилка (СИ)

С Хейнрици никто не спорил. Все понимали, что он прав. Москва, конечно же, символ. Но губить ради промороженных развалин остатки войск преступно и глупо. А Берлин не понимал, что немецкие солдаты на грани и лучше примут смерть в бою, чем гибель от голода и холода в промерзших московских подвалах.

Мое мнение никого не интересовало. В очередной раз я стал исполнителем чужой воли и был назначен в арьергард войсковой группировки, которая двинется на Малоярославец. Хорошо это или плохо? Тогда я об этом не думал. Куда ни кинь, всюду клин. Все просто. Впереди честный бой и под моим командованием все еще четыре тысячи солдат, которых я собирался вывести из ловушки.

После совещания я вернулся в Бирюлево, собрал военный совет и сообщил о решение командующего. Лица офицеров, с которыми я прошел через тяжкие испытания, озарились радостью и надеждой. Неважно, кто мы по вере, по убеждениям и национальности: русские, белорусы, латыши, литовцы, тюрки или украинцы. В этот момент у нас была общая цель и одна судьба на всех. Ради выживания мы были обязаны сделать все, что необходимо, и сразу взялись за работу.

На сборы двенадцать часов и сделать за этот срок предстояло немало. Наших раненых пришлось отправить в один из немецких госпиталей, который и так был переполнен. Довести до личного состава план движения и выделить самых крепких бойцов в отдельные "группы быстрого реагирования", которые примут на себя основные удары большевиков. Подготовиться к ночному маршу вслед за немцами, которые будут пробивать нам дорогу. И все это под непрекращающимися обстрелами противника. Кто замешкается, отстанет и потеряется, погибнет. Все это понимали, и мы подготовились в срок.

Вечером 26-го января остатки немецких дивизий двинулись в атаку. Шел сильный снегопад. Вразнобой били советские и немецкие орудия, а в руинах Москвы время от времени звучали взрывы. Участок обороны, который мы держали, по воле случая на пару часов стал тихой гаванью, и когда поступила команда на выдвижение, мы спокойно покинули Бирюлево, начали марш и добрались до Переделкино. Кругом разруха. Догорали брошенные немцами автомобили. Воняло паленой резиной и горелой мертвечиной. Кроме нас здесь никого не было. Немцы уже покинули Москву, и далеко впереди шел серьезный бой.

Не дожидаясь новых команд, я повел своих солдат дальше и после полуночи, пройдя через советские оборонительные укрепления, догнал немцев. Они были напуганы и совсем про нас забыли. Поэтому нас приняли за советских солдат и встретили огнем. В результате короткой стычки погибли три наших солдата и два немецких. Глупо вышло. Но вскоре мы разобрались, кто есть кто, помог наш офицер связи капитан Гельмут Фальке. Стрельба прекратилась, была налажена связь с пехотной дивизией, которая шла перед нами, и движение продолжилось.

Мы шли всю ночь, сквозь снег и сильный ветер. Иногда ослабевшие солдаты отходили на обочину, останавливались, садились на снег и замерзали. Желающих им помочь не было. Каждый думал о себе и бойцы, которые еще вчера делили один сухарь на двоих, этой ночью отворачивались от друзей и продолжали переставлять ноги.

Утром 27-го числа наши колонна проходила через разрушенную деревушку. Передовые отряды немцев попали под огонь вражеской артиллерии и поверх догорающих разбитых домов валялись сотни немецких трупов. Куда ни посмотри, кругом мертвецы. А невдалеке стояли подбитые немецкие бронемашины и танки. Они горели, а между ними по грязному снегу ползали раненые солдаты. Кто-то из них, у кого еще были силы, звал своих камрадов и умолял помочь или просто добить. Однако к раненым никто не подходил. Мы шли мимо, снова отворачивались и топтали трупы. Никакой военной романтики и героизма. Все это выветрилось, и остались только инстинкты, которые вели нас вслед за немецкими ударными отрядами к спасению.

Сколько прошли в тот день сказать трудно, дорога не была прямой. Но к вечеру, смертельно уставшие, голодные и обозленные на весь белый свет, мы втянулись в захваченный немцами Троицк. Часть городка была объята пожарами, которые, конечно же, некому было тушить, а в уцелевших домах спали немцы. Я тоже хотел спать и устал. Однако сначала позаботился о солдатах. На окраине городка обнаружились промышленные цеха, и мы их заняли, а потом получилось добыть еду. Невдалеке находилась временная конюшня, а в ней полсотни застреленных лошадей. Судя по всему, животных перебили советские коноводы, когда поняли, что город не удержать. Трупы окоченели и стали промерзать, но они были съедобны и наши тыловики, несмотря на усталость, озаботились горячим бульоном.