Развиртуализация. Часть первая

В отличие от смерти оно не ограничено в пространстве и времени. Каждая секунда небытия мучительна, бессмысленна, не освобождает от мыслей и страстей. Иначе Гриша не стал бы так настойчиво жаждать глотка кваса. Хлебный напиток – одно из немногих оставшихся желаний. Ради него он пожертвовал бы правой рукой. «Или ногой? Легко. Всё равно они больше не нужны». Разменял бы с потрохами.

Единственное, с чем он не расстался бы ради кваса – это воспоминания. Память осталась тем немногим, что он попытался бы сохранить, даже если бы ему пообещали легкую и быструю смерть.

Часть 1. Клуб самоубийц. В которой объявлен обратный отсчет до завершения новейшей истории человечества.

 

Москва, Раменки, 58 часов до начала информационной войны

Среднестатистический россиянин умер в нем, когда Григорий Александрович Кутялкин с утробным выдохом выплеснул из себя третьего ребенка. Он сразу почувствовал – залп спермы, накопленной мучительным трехнедельным воздержанием, неминуемо движется к цели. Где–то там внутри его теплой, размягченной, ничего не подозревающей женщины.

«Опять мальчик–красавчик, – интуитивно подытожил Кутялкин. – Не иначе к войне. К войне. С прокляяаатою мордвой![1]».

Следом за оргазмом и легкой безмятежностью засвербила и болезненная мысль, не позволившая Кутялкину свернуться калачиком внутри своего удовлетворенного тела и уснуть: «Люди добрые! Je n'ai pas mangé six jours[2]. Забудьте ваши денежки по банкам и углам! – в сознании Кутялкина прозвучала тревожная барабанная дробь из песенки Окуджавы «Поле чудес»[3]. – Как же устроить этот мир так, чтобы мои ребятки жили достойно?».

Гриша периодически мучил себя подобными вопросами, но ответы находил куцые и неубедительные. Многотомные аналитические исследования о ситуации в мире он сводил к придуманному куплету из старой песни:

«эээтот мир устроен не нааами,

эээтот мир устроен мордвой[4]»

Ситуация вокруг складывалась печально. Количество парадоксов и глобальных потрясений вот–вот наберет критическую массу – и тогда Кутялкины будут жить гораздо хуже, чем сейчас.

Гриша раскинул в стороны руки, свесил голову с плеча жены, уткнулся лицом в подушку. Шняга – так Кутялкин называл жену, любила, когда он увальнем обмякал на ней. И до, и после, и вместо.

Она с готовностью вжимала его в себя и не позволяла упираться руками в постель, чтобы снизить тяжесть развалившегося на ней тела. Нет ничего забавнее альковных развлечений. Насладившись тяжестью, Шняга сталкивала Гришу и засыпала.

«Не надо ломать голову над подарком к 8 марта». Практичный ход – наполненные песком куклы. Разного веса – для комфортных эротических нагрузок: light, midi и 100 килограммовая hard–версия.

«Возможно, моим весом она компенсирует отсутствие оргазма?», – размышлял Гриша о клиторальных загадках противоположного пола, стараясь сильнее прижать Шнягу к кровати.

Увядающий член удерживался в изученном, но не разгаданном теле. Ему как и всему остальному Грише было все еще горячо и уютно, но… Стараясь не думать о домашних делах и мировых проблемах, они немного поболтали. Конечно, не о штурмующем яйцеклетку отпрыске – жена пока не догадывалась о нем. Говорили о старшем сыне – предстояло устраивать его в школу.

«Надеюсь, школы в этом году откроют двери для первоклашек, – удрученно думал Кутялкин, каждой клеткой тела ощущая тепло жены и надвигающуюся катастрофу. – «Ничего не поделаешь тут. Всё пока в образцовом порядке, и вокруг ни обид, ни возни[5]».

 

Москва, Золотая миля, 57 часов до начала информационной войны

Скулы Олега Семеновича Андреева (оперативная кличка ОСА) выглядели как покрытые щетиной бугры. Они перекатывались под кожей, даже когда он молчал, и портили общий вид чрезвычайной, неживой ухоженности:

– Ты словно бухгалтерию ведешь, – ОСА крутанул колесиком мышки, просматривая списки «Клуба самоубийц». Он не связывал мелькающие имена с физиономиями тех, кто бродил по подвалам белой остоженской цитадели, чтобы получить деньги, задания, поучаствовать в корпоративах, заслужить тайную сектанскую славу.