Развиртуализация. Часть первая

Движения Кох становились все более беспорядочными, все менее обдуманными. Она кружилась на месте, кидалась в разные стороны. Припадочно. За шесть часов, забыв о ранах и синяках, она вслепую проскакала свыше десятка километров. Она вытащили с того света 46 детей. Потом ее преследовали неудачи - четверо самых напуганных детей разбрелись далеко в стороны и прятались в небольших рощицах, разбросанных между Фишгардом и Скледдо.

Если рельеф и заросли позволяли разглядеть происходящее, хранители рыбы из окопов, с деревьев орали, подсказывали, куда идти. Кто–то нашел мегафон, кто–то сообразил, как колотить по железной бочке, отдавая команды.

По всей видимости, Кох к шестому часу работы уже ничего не слышала.

После гибели Гарэта, Кутялкин покинул наблюдательный пункт. За время сидения на дереве у него поседели все даже самые суетные мысли. Он не понимал, как Кох держится. Объяснений не могли дать ни классические, ни паранормальные учения.

Григорий Александрович попросил Мику позвать, как только все закончится и ушел в ту самую рощицу, где десять часов назад русская бригада готовила смертников. Он упал на землю и неподвижно пролежал до самого конца.

 

В огне – огневые шторма охватили бывшие европейские столицы  

Все это время Наталия Кох не ела, не пила, пребывала в исключительно шоковом состоянии, но не остановилась ни на секунду. Когда ей осталось найти последнюю девочку по имени Мейра, у Кох не осталось сил идти на ногах. Она упала на четвереньки и, покачиваясь, ползла в ту сторону, в которую ее пытались направлять хранители рыбы.

К 19–ти часам она распласталась по земле, но, отталкиваясь, коленями и локтями, продолжала перемещаться скупым черепашьим ходом. Вероятно, суонси уже не стали бы стрелять, если кто–нибудь из хранителей рыбы бросился помогать. Но наблюдатели из Фишгарда словно зачарованные наблюдали за фигуркой в хаки, медленно двигающейся в траве.

Все внутри мужчин не просто зачерствело, но и замерло в ожидании того, что им сейчас явят нечто такое, что поможет соскрести коросту с их душ, упорно нараставшую в предыдущие три месяца.

– У нее нет шансов, – доложил сэр Ллойд без пяти восемь. Георг сидел в темном углу своей генеральской палатки и крутил в руках тот самый нож. – Она собрала почти всех. Остались максимум двое–трое. Я отозвал разведчиков.

– Будете предлагать изменить программу MOPMS? – догадался Георг и с интересом уставился на своего помощника.

Сэр Ллойд кивнул. Хотел что-то ответить, но благоразумно промолчал.

– Я тоже считаю, что сегодня Антихристу отказало чувство юмора. Быть может, позволим ему доиграть неловкую партию?

– Мы этим ничего не добьемся, – сэр Ллойд сказал это чуть более эмоционально, чем требовалось в разговоре с Георгом. – Это поле останется за ней, что бы ни произошло сейчас, завтра, через тысячу лет. Она выиграла это сражение на все времена. Даже если все здесь выжечь напалмом на десяток километров, земля будет помнить то, что произошло.

– Вы поэт, сэр Ллойд. Думаете, мы проучили их в достаточной мере? Я наоборот уверен – бесчеловечный театр абсурда в бесчеловечном театре абсурда только начинается. Впрочем, делайте, что хотите. Я согласен на парламентские и непарламентские решения. Умываю руки.

Наталия не могла видеть, что суонси покидают свои наблюдательные пункты. Она не слышала, что хранители рыбы и Мика орут, чтобы она ползла к окопам. Даже размеренный звон лома о железную бочку не проникал в сознание.

За восемь часов слепая девушка разминировала сорок девять детей возрастом от шести до девяти лет. Если бы ее спросили, и она смогла ответить, Наталия сказала бы, что это бесконечно мало.

Когда Кутялкин, Мика и двое добровольцев приползли за ней, они увидели – Наталия не реагирует на них. Ни голос, ни прикосновение не могли сбить её с упорного черепашьего хода. Девушка продолжала отталкиваться от земли. Локтями и коленями, локтями и коленями. Она ползла в понятном только ей направлении.

Кох начала мелко–мелко дрожать, когда ее силой затащили на плащовку и потянули в сторону Фишгарда. Она тряслась, словно через нее пропускают заряды электрического тока.

Девушка перестала извиваться, когда Кутялкин громко проорал над ухом, что Мейра найдена, её привели в город и накормили.

– Ты спасла всех. Всех, – орал он у нее над ухом, не обращая внимание на удивленные взгляды валлийцев.

То, что псы не стали уничтожать детей, то, что Мейра не взорвалась, Кутялктин не считал гуманным поступком. И псы, и защитники Фишгарда эмоционально, духовно, физически устали от зрелища слепой девушки, бегающей–ползающей в поисках заминированных детей.

Устали. Не хотели видеть. Не хотели помнить об этом. Надеялись повернуть в голове невидимый тумблер и выключить воспоминания. Они зря рассчитывали на это – искупления тому, что они увидели в этот день, пока не придумано Богом.