Во-первых, необходимо развести «болезнь» и «дезадаптационные кризисы развития личности». В этом случае мы можем говорить, что «знаем» болезнь и «не знаем» Другого. Когда терапевт назначает нитроглицерин, ему нет нужды «знать», что его пациент думает о своем сердце, поскольку терапевт лечит болезнь, а не своего пациента. Психотерапевт, сталкиваясь в своей практике с болезнью, и должен лечить болезнь, однако он должен уметь дифференцировать болезнь и то, что отнесено нами на счет дезадаптационных кризисов развития личности и описано в соответствующем разделе настоящей работы. В случае развития личности он действительно «не знает», что ему делать с Другим (как он «знает», что ему делать с болезнью), поскольку он «не знает» Другого, но он должен «знать», как ему себя вести в отношении с ним, как ему быть для него тем Другим, который даст ему – Другому – ощущение его «другости», «инаковости», не впадая при этом в ужас, но преодолевая его и обретая радость от ощущения своей инаковости.
Во-вторых, очевидно, если речь идет о развитии личности, нуждающемся в психотерапевтическом сопровождении, то подход должен быть несодержательным, тогда отсутствие «знания» о Другом, как говорится, борозды не испортит, а для этого необходимо прояснить сущность понятия Другого (с большой буквы). Если мы говорим, что инаковость Другого заключается в том, что мы не можем «знать» о нем, то перед нами две альтернативы: или мы имеем в виду, что мы «не знаем» его содержательно, но можем «знать» о нем несодержательно (следовательно, нам нужно было оговорить эту возможность), или же мы не можем «знать» о нем вовсе (то есть и содержательно, и несодержательно). В последнем случае наша фраза о Другом – чистой воды логическая ошибка, более того – настоящее исчадие абсурда, поскольку если мы ничего не можем о нем «знать», то как же мы его верифицировали, назвали? Это было бы невозможно, а следовательно, если мы говорим о Другом, то полагаем при этом, что все-таки можем его «знать», но несодержательно. И тут парадокс…
Снова встает вопрос о содержании, поскольку «знание» предполагает содержание знания, а следовательно, несодержательный подход нам заказан. Если мы говорим, что «знаем», что Другой – Другой, то мы уже обладаем каким-то содержанием и, следовательно, всякие дальнейшие экстраполяции не имеют никакого смысла, Другой на глазах теряет свою «другость», инаковость. Гуманистическая психология, которая, как кажется, претендует на несодержательность подхода, утверждает, что она «знает», что Другой – Другой. Ее «незнание» о Другом, в чем она с удовольствием расписывается, сводится к тому, что она «не знает» о том, каков он в различных содержательных аспектах, то есть мы, конечно, можем знать, какого он пола, возраста, какова его профессия и т. д., но мы не можем «знать», что это
Война с содержательностью началась давно, Г.Г. Шпет поставил эту проблему в своей книге «Внутренняя форма слова»: «Предметное содержание как таковое остается от субъекта независимым, но зато состав его, прошедший через сознание субъекта, через его „голову“ и „руки“, им отобранный, ставший его достоянием, густо окрашен в цвет субъективности. […] Это содержание по составу есть простой запас представлений, теорий, положений, предпосылок и предрассудков, и он – иной у пастуха и астронома, буржуа и аристократа, китайца и афинянина, Писарева и Достоевского, – в такой же мере, как иные у них