Развод и девичья фамилия

– А у нас, – сообщил капитан, рассматривая свою папиросу, – часто бывает так, что сначала пишут записки с угрозами, а потом убивают. Даже, бывает, киллеров нанимают, чтоб самим, так сказать, руки не марать.

– Да поймите вы! – закричала Кира, и всхлипывания за дверью прекратились – очевидно, Раиса стала слушать и перестала рыдать. Кто там еще слушает и сколько их? Полредакции? Или уже вся собралась? – Да поймите вы, что это очень глупо – убивать Костика в собственном подъезде! Ну я же не идиотка, чтобы этого не понимать! Да еще с запиской в портфеле! Ну неужели вы думаете, что я не забрала бы записку, если бы знала, что она у него в портфеле?!! Неужели вам даже в голову не приходит, что если я ему угрожала, то должна была элементарно… замести следы! Так это называется?

Батурин тяжело прохромал мимо, вышел в приемную и закрыл за собой дверь. Капитан проводил его взглядом.

– А вам, – спросил он у Киры, которая судорожно пыталась закурить, – вам в голову не приходит, что все сходится именно на вас? Я вам не герой сериала, я в Лос-Анджелес не поеду международный заговор против вашего Костика разоблачать. Мне и здесь все ясно.

– Что тут такое?! – громко говорил за дверью Батурин. – Почему общий сбор?! Раиса, прекратите рыдать! Леонид Борисович, у вас ко мне что-то срочное? Всем немедленно разойтись по рабочим местам, собрание коллектива я назначаю на четыре часа, тогда и будете рыдать, а сейчас по местам, и чтобы я в коридорах никого не видел! Это ясно?

Капитан Гальцев посмотрел на дверь.

– Во дает командир, – то ли с осуждением, то ли с одобрением сказал он. – Это его потерпевший вчера уволить грозился?

Кира ничего не ответила. В пепельнице была гора окурков, и ей почему-то казалось, что все дело в этой пепельнице, полной окурков. От нее так невыносимо и муторно болит голова и желудок, но как от нее избавиться, Кира не знала.

– Вы, Кира Михайловна, не молчите, – душевно попросил капитан, – вы на вопросы отвечайте.

– На какие вопросы?

– На мои. На мои вопросы.

– Вы ни о чем меня не спрашиваете.

– Спрашиваю. Я спрашиваю про вашего нового начальника, которого потерпевший собирался уволить не далее как вчера.

– Что вы про него спрашиваете?

Капитан начал медленно, но верно наливаться свекольным цветом.

– Я спрашиваю… – Тут он неожиданно сообразил, что и впрямь ни о чем не спрашивал, потому что и так было ясно, что это именно тот зам, которого главный собирался уволить, и свекольный цвет стал вызывающе свекольным.

Хлопнула дверь, вернулся Батурин.

– Хрен знает что, – выпалил он со злобой, – не редакция, а Институт благородных девиц! Все ревут, твою мать!.. Кира, ты бы пошла разобралась с ними как-нибудь. Номер завтра сдавать. А у нас конь не валялся.

– Я не могу, – холодно ответила Кира. Ей казалось, что ее сейчас вырвет. – Меня допрашивают.

– Идите, – разрешил капитан, – только недалеко, чтобы я мог с вами еще… поговорить, если мне понадобится.

– А подписку о невыезде? – спросила Кира. Нужно срочно встать и выйти, но ей было так плохо, что она совсем обессилела. – Возьмете?

– Возьмем, – пообещал капитан неторопливо, – успеется. А вы пока… того. Сбежать не вздумайте.

Отпускать ее не хотелось, но и увозить было рано.

Доказательств никаких, черт бы их побрал. Записка запиской, но в ней ни обращения, ни даты, и вообще никакой «конкретики», как выражался один известный всем политик. Оружия нет, а санкцию на обыск в ее квартире прокурор ни хрена не даст – больно уж хлипко все. Ну, застрелили его у нее в подъезде, но там еще одиннадцать квартир, все обыскивать будем или через одну? И непонятно пока, какие у нее связи – сунешь в КПЗ, а завтра по всем каналам заголосят о произволе и бессилии власти, о той же свободе слова, – далась она им! – да еще какой-нибудь богатый покровитель выищется, надавит на руководство, и пойдет, и пойдет…

А генерал сказал – чтобы к вечеру подозреваемый в камере сидел и признание писал!

Признание, мать его!..

– Кира, – как будто поторопил Батурин.

Она поднялась – прямая как палка, со стеклянными глазами и зеленью возле висков, – и вышла. В другую дверь, не ту, за которой была приемная.

– Вы что, – спросил Батурин, когда дверь тихонько закрылась, – думаете, что это Кира Костика застрелила?

– Ну, кто-то его точно застрелил, – сообщил капитан, – и приехал он именно к вашей Кире. А что? Она прямо такой вот божий одуванец, цветок роза, что пристрелить никого не может?

Батурин пожал здоровенными плечищами под толстым свитером. Вообще на журналиста он был не похож. Капитан Гальцев был не то чтобы уж очень большим знатоком пишущей и снимающей братии, но телевизор тем не менее смотрел и журнальчики читал, когда они ему попадались.