Развод и девичья фамилия

– Я не знаю ее имени. Она недавно появилась. Я потом встретил ее в коридоре, она рыдала и говорила, что ни в чем не виновата.

«Леша Балабанов, – записал Гальцев в блокноте на строчке с буквами «втр», – девица из отдела новостей рыдала».

Кто же, черт побери, сегодня в камере будет писать признание? Похоже, что сам капитан напишет объяснительную, если ему не удастся запихнуть в КПЗ хотя бы эту Киру!..

– Куда потом делся корреспондент из приемной?

– Я не знаю. Лучше у Раисы спросить или у Киры. Я ушел, а Кира осталась.

– У вас есть враги, Григорий Алексеевич?

Батурин опять улыбнулся.

– Есть, – сказал он почти весело, – у меня полно врагов. Но никто из них не имеет отношения к моей нынешней работе.

– А ваша прошлая работа в чем заключалась?

– Я был военным корреспондентом, – привычно соврал Батурин, зная, что проверить это никак невозможно, даже если капитан решит проверять. – После ранения ездить на войну не могу. Теперь занимаюсь писаниной. С моей ногой это единственная возможная работа.

– Где вы получили ранение?

– На войне.

– Понятно.

– Может, кофе? – предложил Батурин после непродолжительного молчания. Ему совсем не хотелось дразнить капитана, но заниматься «искренними излияниями» и выкладывать «как на духу» все подробности своей биографии он не собирался.

– Где вы были вчера между двадцатью и двадцатью четырьмя?

Батурин немного подумал.

– Я уехал отсюда примерно в полдевятого. По дороге заправлялся и еще в магазин заезжал. Купил пива и еды. Потом был дома. До утра.

– С кем вы живете?

– Один.

– Вчера тоже в одиночестве жили?

– И вчера жил в одиночестве.

– Маме с папой не звонили, к бывшей жене не наведывались?

– Родителей у меня нет, жены тоже. Ни бывшей, ни настоящей.

– Что это вы так, – спросил капитан, – бобылем?

Батурин опять пожал плечами:

– Так сложилось.

– Плохо сложилось, Григорий Алексеевич. Некому ваше алиби подтвердить.

– Некому, – согласился Батурин.

Наплевать ему на алиби, решил капитан Гальцев. Морда кирпичом, ничего не дрогнуло даже. Не станет Батурин в КПЗ признание писать, хоть и сказал, что вчера готов был шефа прикончить.

И заставить его нельзя, это ясно как день.

– Правда, что ли, была статья про детективы? – вспомнив про «психологический прием», неожиданно спросил Гальцев.

– Была. Кира всегда пишет от руки, и это кусок из ее статьи, точно.

– Вы наизусть помните?

Батурин посмотрел исподлобья.

– Все, что касается моей работы, я помню наизусть, – вдруг изрек он высокомерно, – или почти наизусть.

– Кто мог подсунуть потерпевшему в портфель страницу из рукописи?

– Не знаю, капитан. Кто угодно. У нас тут никогда ничего не запирается и почти не охраняется. Есть так называемая «секьюрити», три придурка, но они ничего не охраняют. Им достаточно сказать, что в редакцию, и они пускают всех подряд. На прошлой неделе наряд вызывали – пришел какой-то полоумный и заявил, что подожжет себя, если мы не напечатаем его фотографию. И канистру с керосином приволок, поганец.

– И поджег? – спросил Гальцев с любопытством.

– Приехала дежурная часть, дала ему по мозгам и увезла, – скучным голосом сообщил Батурин, – а канистру забрал Витек, водитель Костика. Говорит, керосин чистейший, он у бабки в деревне этим керосином всех клопов поморил.

Капитан посмотрел на Батурина подозрительно – не смеется ли. Батурин не смеялся.

– Значит, врагов у вас полно, погибший считал, что вы вор и взяточник, статью про уренгойского мэра вы тиснули за его спиной и не отрицаете этого. Вчера он грозился вас уволить, чему свидетелей – вся редакция, а вы до полдевятого проторчали на работе, а потом поехали домой и в одиночестве пили пиво. Так?

– Примерно так, – согласился Батурин. – Еще можете добавить, что, если бы Костика не пристрелили, Николаев никогда не сделал бы меня главным. Он дружил с Костиком много лет, а для таких, как Николаев, старая дружба важнее всего.

Черт бы его побрал, подумал про Батурина капитан Гальцев. Куда его несет? Или у него романтическая страсть к холодной и чопорной Кире и он таким образом пытается отвести от нее подозрения? Переключить капитана на себя?

– Вы хотите, чтобы я начал вас подозревать?

– Я хочу, чтобы вы знали положение дел.

– А теперь вас назначат главным?

– Не думаю, – ответил Батурин легко, – скорее всего назначат Киру. Володя Николаев знает ее гораздо лучше, чем меня, и гораздо лучше к ней относится.

– Выходит, я должен Киру подозревать?

– Это уж на ваше усмотрение. Я в этом ничего не понимаю.

Он не понимает! Капитан едва сдержался, чтобы не стукнуть кулаком по столу. Жена утверждала, что нужно «выплескивать эмоции, а не копить их в себе». Сейчас он с удовольствием выплеснул бы немного эмоций в физиономию этого подлюги-журналиста.

На войне его ранили, скажите пожалуйста!

– Вы тоже никуда не уезжайте, – заявил капитан неприятным голосом, – вы мне еще понадобитесь.

– Да я и не собирался, – пробормотал Батурин.

Дверь за капитаном закрылась, и бывший зам некоторое время смотрел на нее. На ее полированной поверхности дрожал какой-то непонятный красный огонек, и Батурин не сразу понял, что это отражается дежурный зрачок телевизора.