Развод и девичья фамилия

Потому что утром он отвез ее на работу, вместе с ней осматривал разгром в ее кабинете и ушел, пообещав напоследок, что будет звонить. Потому что именно он сказал, что никто не найдет ни отпечатков, ни улик, и милиция на самом деле ничего не нашла. Ничего, что могло бы иметь отношение к смерти Костика!

Откуда он знал?! Что он знал?!

От разговоров с «правоохранительными органами» у Киры болела голова и слезились глаза, как будто она целый день просидела в мешке с цементом. А Сергей так и не позвонил.

– Мам, почему он должен звонить?

– Потому что обещал.

Тим забеспокоился:

– Обещал и не позвонил?

– Тим, не переживай, ради бога. Где Валентина?

– Я здесь, Кирочка. У меня есть свежий чай, только что заварила. Выпейте чашечку.

Добропорядочный клетчатый английский фартук показался в коридоре.

– Когда усталость берет свое…

– Мое усталость не берет, – пробормотала Кира, – я железная.

– Что, Кирочка?

– Ничего. Как ваш ревматизм?

Валентина сконфузилась:

– Благодарю вас, Кирочка, немного лучше. Мы сделали алгебру и биологию на понедельник. На ужин курица в белом вине. Я вычитала рецепт в одном романе. Чудный английский роман!

Валентина повела носом и чихнула.

– Весна! – провозгласила она. – Моя аллергия – верный признак весны! Наверное, нужно съездить в Малаховку и убраться. Скоро, скоро все выходные мы будем проводить там, в сердце природы!..

– Это Малаховка – сердце природы? – осведомилась Кира из ванной. Тим радостно фыркнул и убрался в свою комнату. Но Валентину было не так-то просто сбить с толку.

– Сердце природы, его биение можно ощутить везде, но в больших городах, где живут сотни людей, это немного сложнее. В Малаховке я чувствую себя обновленной и вечной! – Тут она остановилась и спросила озабоченно: – Сергей Константинович приедет на ужин? Если да, нужно подать еще один прибор.

– Ничего не знаю про вашего Сергея Константиновича.

– Кирочка, – с беспокойством сказала Валентина, вдвинулась поглубже в ванную и взялась за края клетчатого фартука, – если вы рассердились на него из-за наших утренних… недоразумений, умоляю вас, не стоит! Умоляю! Конечно, конечно, во время развода я всецело, всей душой была на вашей стороне, но если… если вы считаете возможным начать заново жизнь и любовь!..

Кира смотрела на нее во все глаза.

– И потом, мальчик очень счастлив, – добавила Валентина, оглянувшись на дверь. – Очень, очень счастлив. Он так его ждет. Может быть, все-таки он не такое уж… чудовище?

– Какое… чудовище?

– Сергей Константинович, – пролепетала Валентина, – может быть, и не чудовище?.. Может быть, мы… простим его?

Тут Кира стала хохотать.

Хохоча, она звонко поцеловала Валентину сначала в одну, а потом в другую пухлую щеку – Валентина зарделась – и прошлепала мимо нее в кухню.

– Давайте есть! – закричала она оттуда. – Пока не явилось чудовище и не сожрало нашу курицу вместе с прибором!

– Тише, тише!.. – зашипела Валентина.

– Какое чудовище, мам?

– Никакое.

– Мам, пойдем в субботу на «Гарри Поттера»? Что за дела? Все посмотрели, а я нет!

– А потом ты меня изведешь, что я тебя потащила на детский фильм!

– Не изведу, мам. Правда.

– Тогда пойдем. Валентина, давайте ужинать с нами.

– Мне, право, неловко, Кирочка…

– Ловко, – объявила Кира, – право, ловко! Садитесь.

Курица «из чудного английского романа» аппетитно дымилась в фарфоровой миске, исходила соблазнительным духом, огурцы были совсем весенними, похожими на огурцы, а не на зеленую мочалку, корейская морковка, которую любила Кира, сияла неестественным рыжим электрическим цветом, Тим смотрел умильно, Валентина хлопотала, никто не ссорился, и беды отдалились и сжались до размеров пресловутой булавочной головки, в которую неизвестно почему время от времени сжимается все на свете. И тогда приехал Сергей.

Он открыл дверь, и вошел, и никто не слышал, как он вошел, и остановился в дверях, и некоторое время смотрел на них, а потом Кира его заметила.

Заметила, вскочила, и все его мысли скукожились – стянулись все в ту же булавочную головку, а сама булавка впилась в мозги или в сердце, он так и не понял, потому что плохо соображал и только ждал, что она сейчас его поцелует.

Как когда-то. Как всегда, когда он приезжал с работы.

Ну и пусть – мещанское слюнтяйство, ну и что, она все равно целовала его каждый вечер, когда он приезжал с работы, два раза, в губы и в щеку, даже когда они ненавидели друг друга, она каждый вечер целовала его так, как будто на самом деле он был ей нужен, и сейчас поцелует, как когда-то, он видел это по ее лицу, а булавка впивалась все глубже, и боль была все острее…

Кира остановилась на полдороге.

Он посмотрел.

Тим и Валентина таращились на них, Тим даже жевать перестал, а у Валентины выпал из ослабевшей от волнения руки зонтик укропа, и немота их поразила, и неподвижность «сковала члены», так скорее всего выразилась бы Валентина.

Сердце ударило, чары разлетелись, булавка выскочила из мозга – или из сердца, – Кира опустила руки, которыми собиралась обнять его. Не ночью, в беспамятстве по старой привычке, а на кухне, в полном рассудке и согласии с собой.