Развод не дам. Точка (СИ)

— Семья уехала? — спрашиваю наугад, хотя что гадать, отпуск. Значит, жена с дочкой уже под азиатским солнцем загорают. Марик согласно мычит. Челюсть стиснута, под кожей гуляют желваки. Что так разозлило? Упоминание обычного детского кресла? Раздражённо выдыхаю и отворачиваюсь к окну: не собираюсь в гадать. Решил поиграть в истеричку? Ради Бога, мешать не буду. Ненавижу, когда он вдруг виноватого включает.

— Дома проблемы, — говорит вдруг. Чувствую — смотрит. Что за проблемы? Жена плохо дала, решил ко мне приехать?

— Ляль, — он тянется, касается руки. — Прости. Последние дни хуйня разная творится, ты тут ни при чём.

— Раз ни при чём, нехрен на мне срываться! — огрызаюсь.

— Не буду.

Дети на прогулке. Когда мы подходим к садику, Костик мчится с криком:

— Папа! Папа приехал!

Марик приседает, подхватывает его и подбрасывает вверх. Смеётся раскатисто. Ловлю заинтересованный взгляд воспитательницы. Да, знакомьтесь, Костя у нас не безотцовщина.

Из багажника появляется детское кресло. Не розовое, и на том спасибо. Нейтральное, зелёное. Большевато для Костика, конечно.

— Ух ты! Новое? — Костик вертится в нём ужом, пока Марик ловко пристёгивает.

— Ты сегодня с нами? — спрашиваю небрежно, хотя сердце замирает в предвкушении. Соскучилась. А в Москве ещё ни разу не ночевали вместе.

— Да. — Он легко щёлкает сына по носу. Тот заливисто смеётся. — Что у нас на ужин?

— Сейчас узнаем. — Захожу в приложение, выбираю доставку. — У нас же сегодня праздник, да? — поворачиваюсь и смотрю на Костика. — Может, пиццу?

— Да! — вопит сын. — И колу!

— Столько вредного за один вечер! — делаю большие глаза. Смотрю на Марика, а он — на нас со странным выражением в глазах. Отворачивается и заводит мотор. Может, и правда в семье что-то случилось. Нарушить правила и спросить? Лучше не стоит.

Небо темнеет, пахнет дождём. Мы забегаем в подъезд под первыми каплями. Марик держит Костика подмышкой, как кота. Пока поднимаемся, уже льёт как из ведра. Надеюсь, курьер доставки на машине, а не на самокате. К вечеру Костика едва получается уложить: слишком разгулялся и перевозбудился. Приходится прибегнуть к тяжёлой артиллерии и отправить Марика укладывать спать. Слушаю его бубнеж — читает книгу — и облегчённо вздыхаю. Тяжело без помощи, что тут скрывать. Тяжело без мужчины рядом, без поддержки. Иногда хочется простое женское: семью. Правда, это желание быстро отпадает, стоит послушать истории «счастливой» семейной жизни. Да что далеко ходить, Марик сам не из таких?..

Выхожу на балкон покурить, сладко выдыхаю. Марик выходит почти сразу.

— Уже уложил?

— Ты его почти ушатала, мне оставалось только добить. — Он засовывает руки в карманы брюк, прислоняется к стене. Балкон застеклённый, большой и уютный, мне такие нравятся. Но всё равно скучаю по своему, заплетённому виноградом. В этих муравейниках тяжело дышать. Рядом с Мариком проще.

— Мне кажется, или ты сегодня не с нами? — тушу окурок, выдыхаю, поворачиваюсь.

— Есть немного. — Он криво улыбается. — Поможешь забыть?

— О чём? — подхожу, обнимаю и запрокидываю голову.

— Неважно. — Марик гладит щёку, заправляет волосы за ухо. От простых касаний мурашки бегут под кожей. Встаю на носочки, тянусь к губам, обвожу их контур кончиком языка.

— Хочу тебя, — шепчу, притираясь вплотную к телу. Накрываю ладонью ширинку, хмурюсь — где моя любимая твёрдость? Видимо, проблемы у Марика на самом деле нешуточные, раз до сих пор не стоит на полдень. Он обнимает одной рукой, закрывает глаза и целует с отчаянием, как в последний раз. Толкает к стене, забрасывает ногу за спину и жадно исследует мой рот. Дышит шумно, рвано, ведёт влажными губами по шее. Пальцы путаются в его волосах, подставляюсь под поцелуи, расстёгивая рубашку.

Марик горячий, на гладкой груди под кожей перекатываются мышцы, подрагивают под моими прикосновениями. Шарю по ней ладонями, обвожу ключицы, распахиваю рубашку, и она повисает на его локтях. Между ног наконец упирается желанная твёрдость. Трусь о неё, заставляя желание вспыхивать, разгораться томным влажным жаром. Рывком Марик задирает мою майку к горлу, облизывает сосок — дома всегда хожу без лифчика. Лёгкий укус вызывает сладкую дрожь. Первый стон срывается, когда чувствую его пальцы в трусиках. Сразу два входят легко, насаживают на себя.

Прикусываю его нижнюю губу, оттягиваю, быстро расстёгивая брюки и ширинку. Тащу вниз вместе с трусами. Мычу — пальцы исчезают. Марик снимает с меня бельё, задирает юбку, поднимает ногу выше и смотрит прямо в глаза.

Безумный взгляд, глаза — штормовое небо, блестят в полумраке. Он входит плавно, дробно дышит, и я впиваюсь в плечи. Каждое движение: теплом по телу, когда жар копится между ног, собирается глубоко внутри. Стоны тихие, сдержанные, но дыхание грохочет, оглушая. Марик непрерывно засаживает, целует шею, грудь, а я отворачиваюсь к окну. Низ живота поджимается в сладком спазме: соседний балкон в нескольких метрах от нас. И там кто-то стоит — из-за темноты силуэт не разглядеть. Нас видно чётче — на кухне горит свет.