— Хочешь всё объяснить? — вырывается горько. Захожу в спальню, он за мной. Закрывает дверь. Застываю перед кроватью. — Хочешь узнать, как я узнала? — Резко поворачиваюсь, смотрю в лживые глаза. — Я в Сочи летала. С тобой. Сюрприз хотела сделать. Сюрпри-из! — тяну и машу руками. Истерика клокочет в горле. Прижимаю ладонь ко рту. — Вот такая дура, любимый. Всё испортила. Могла бы и дальше жить и не париться.
— Мась, я…
— Заткнись. Просто заткнись. — Качаю головой, и слёзы разлетаются в стороны веером. — Не надо оправданий, не унижай меня ими. — Всхлипываю, отхожу к окну, крепко обнимаю себя руками. Не могу перестать плакать, хоть и понимаю, как жалко выгляжу. От боли рвёт на части по-живому. — Знаешь, что самое смешное? — говорю, непрерывно глотая слёзы. Смотрю на него, до сих пор бесконечно дорогого. — Я бы простила, понимаешь? Я бы простила измену.
— Мась!.. — У него тоже глаза блестят. Никогда не видела, как плачет, и сейчас не хочу. Потому что сломает. — Мась, прости!
Он снова на коленях, и слёзы всё-таки катятся из глаз. Подползает ко мне, тянется. Отступаю.
— Перестань, — говорю хрипло. — Перестань. Я бы простила тебе измену, но не прощу ребёнка. Вторая семья. Серьёзно? Украденные у нас праздники, время, отданное другим…
Говорю это, и знакомая злость поднимается изнутри. Благодаря ей слёзы пересыхают. Вытираю их, смотрю на него сверху вниз.
— Мне не нужны твои объяснения. Их попросту не может быть. Я проконсультируюсь с адвокатом в ближайшее время. Надеюсь, нас быстро разведут.
— Нет. — Он мотает головой. Поднимается. — Нет, Агат. Я не согласен. Я не хочу вас терять.
— Уже. — Усмехаюсь. — Уже потерял. Не Каринку, нет. Не собираюсь мешать вам общаться. Меня потерял. И да, расскажи, как у неё появился взрослый братик. Уверена, ты сможешь подобрать нужные слова.
— Агат, — его ладони ложатся на плечи, тянут на себя. — Агат, прошу. Не надо так. Дай нам время. Мы сможем это пережить…
— Ты себя вообще слышишь?! — шиплю, сбрасывая его руки. — За какую дуру ты меня принимаешь?! Ты мне не нужен больше! — Толкаю в грудь, заставляя отступить. — Собирай вещи и проваливай! Хоть в Сочи, хоть куда! Плевать!
Говорить приходится тихо, чтобы Каринка не услышала. От эмоций голос гнётся.
— Уходи, — выплёвываю, чувствуя: вот-вот сорвусь на полноценный крик.
Марат долго и тяжело смотрит, но вот выдыхает и выходит из спальни. Я разом сдуваюсь. Сажусь на кровать — ноги не держат. Прислушиваюсь: зовёт Каринку погулять, говорит, что у меня болит голова. Падаю на бок, поджимаю колени к груди. Совсем скоро станет проще. Завтра выйду на работу, появятся новые эмоции, новые знакомства… Не замечу, как станет проще. Обязательно станет, пока же хочется к ним. К мужу, к дочке, кататься на аттракционах, есть сладкую вату и быть оглушительно счастливой.
Глава 18
Агата
Марат уходит ночью, уложив Каринку спать. Отец года, мать его! Не знаю, о чём они говорили, но с прогулки вернулись оба притихшие. Каринка сама попросила, чтобы спать уложил. И снова это опостылевшее чувство вины! Как будто я семью ломаю. Я плохая, хорошего мужа из дома гоню! Слышу голос мамы. Вот кто не станет подбирать слова. Каждый её упрёк заставляет голову вжиматься в плечи.
— Оставь ключи, — говорю, прислоняясь к стене плечом и наблюдая, как он закрепляет большой саквояж на чемодане. Его обуви больше нет в обувнице, даже тапочки забрал. Почему-то именно этот факт вызывает смех.
— Оставлю, когда всё заберу. — Спасибо, что он больше не пытается уговорить. Равнодушно пожимаю плечами. Надеюсь, пересекаться в ближайшее время не будем. Куда поедет — плевать. К той? Навряд ли — далековато для его амбиций.
Закрывается дверь. Это правда уже не так больно. Можно представить, что Марат просто улетел, но я специально выметаю эти мысли из головы. Он предатель. И он не ушёл: я выгнала.
— Ма, папа больше не будет с нами жить? — Это первый вопрос, который задаёт Каринка, когда я ставлю перед ней омлет. Встала пораньше, а точнее, опять почти не спала.
— Он тебе это сказал? — спрашиваю спокойно. На что ещё хватило смелости?
— Да. Сказал, что вы поругались, что такое бывает.
— И всё?
Как?! Ну как, скажите, мне вывалить на неё эту грязь?! И если молчать — не станет ли потом хуже? Придётся посоветоваться с психологом по этому поводу. У Юльки вроде есть толковый детский на примете: племянницу к ней водили.
— Сказал, что любит. — Каринка тяжело вздыхает и ковыряет омлет в тарелке. Вдруг поднимает огромные глаза, полные слёз. — Мамочка, я обещаю, что буду всегда-всегда вести себя хорошо, если вы помиритесь! Правда-правда!
— Да моя ж ты!.. — прерывисто выдыхаю, обнимаю за голову, прижимаю к себе. Было бы всё так просто… — Дело не в том, как ты себя вела, ведёшь и будешь вести. Дело вообще не в тебе.