Развод. Ты не уйдешь (СИ)

Даже сил поиграть с Ванечкой нет никаких. Я просто ложусь на кровать, кладу рядом любимые игрушки сына, и он возится рядом со мной. Дочка смотрит мультики, скоро погоню ее купаться.

А у самой нет сил даже привстать.

Кто-то деликатно стучит в дверь. Тетя Лариса, младшая сестра свекра.

— Оль, там Глеб наш… — бледнеет. — Кажется, совсем… того.

Я мигом сажусь на кровати.

— Что совсем, теть Лариса?

Она смотрит в сторону Тамары, но у той на голове надеты наушники.

— Совсем умом тронулся, Оль. Не знаю, что делать. Может быть, скорую вызовем?

— Где он?

— Во дворе. Оль… — вытирает слезы. — Тяжело ему сейчас, ох, тяжело! Меня слушать не стал, а ты — жена. Другое дело. Достучишься до него! Уверена, достучишься…

— Посидите с Ванечкой, — прошу.

Поднимаюсь с трудом, уточнив, где Глеб.

Да чтоб тебя, скотина такая. Нельзя мне дать времени отдохнуть хотя бы поздним вечером, что ли?!

Совсем у тебя нет совести!

Одевшись, выхожу во двор. Уже темно, горят фонари.

Глеб в одной рубашке и брюках трясет мусорные пакеты из бака.

Лицо бледное, челюсти сжаты. Вид у него, действительно, безумный.

— Ты что-то ищешь?

Глава 4

Она

Глеб не обращает на меня никакого внимания. Может быть, я слишком тихо спросила? Или слишком далеко стою?

Подхожу поближе, закутавшись в безразмерную фланелевую рубашку свекра. Она всегда висит на вешалке в веранде, местами ветхая, но теплая.

— Глеб, что ты ищешь? — спрашиваю громче.

Он резко оборачивается, ощетинившись, словно зверь, фыркает, рассматривая меня. В свете уличного фонаря глаза мужа блестят неестественно, пугающе. Шагнув ко мне, Глеб обдает меня запахом крепкого спиртного и сигарет. Морщусь, сделав шаг назад.

Он хватает меня за рубашку и дергает за ворот.

— Это что такое?

Еще раз дергает, посильнее.

— Что это такое, я спрашиваю?! Да ты в край ох…ела! Уже и рубашки его носишь при мне? А чего я не знаю! Оля! Чего я не знаю! Может быть, ты и спала с ним?! — рычит и болтает меня, будто тряпичную куклу. — Может, ты с ним спала?!

— Кретин! Отпусти! — шиплю, бью по рукам.

Ничего не выходит. Глеб ведет себя как животное.

— Сейчас я тебе покажу, кто в доме мужик, покажу, кто в доме хозяина. А ну, пошлаа!

Дернув меня в сторону, Глед тащит меня к летней кухне. Весной и летом, плюс в начале осени всегда трапезничали там, свекр любил вечерами на веранде пить чай, но сейчас кухня пустует и не отапливается, в ней слишком холодно. Но мой муж упорно тащит меня туда и приговаривает.

— Может, ты такая холодная и сухая, потому что ноги перед ним раздвигала? Старику давала?

— Больной! Он мне как отец!

— Но не отец! — дышит на ухо.

Скрипит дверь. На порожке наледь, но Глеб распахивает дверь сильной рукой, ледяные крошки отлетают во все стороны, колят и впиваются в мои голые икры.

Отрезвляющее касание холода. Муж толкает меня к стене и надвигается, как темная туча, как сгусток безумия. Он же совершенно ничего не соображает. Перепил от горя! А кто ему такую грязь в уши надул, я даже не представляю.

Зато очень хорошо чувствую его нетерпеливые руки и грязные касания всюду. Рот запирает его ладонь, он прижимается сзади, пытается стянуть с меня короткие лосины.

Бранится, прижимается. Дышит хрипло, совсем не похож на себя.

Я кусаю его за ладонь, сжимаю зубы изо всех сил.

Пока не чувствую вкус его крови во рту.

Это придает Глебу еще больше злости. Он толкает меня к стене крепче, щеку царапает о деревянные стены из бревен.

С ужасом понимаю, что в таком состоянии собственный муж меня изнасиловать может. Он же ничего не соображает! Нажрался…

Заставляю себя расслабиться на миг.

— Так и знал, что ты любишь пожестче! Надо было раньше…

Попу холодит прохладой. Глеб на миг прекращает меня держать, надо и со своими брюками справиться, но у него ничего не выходит.

— Давай я? — предлагаю.

Развернувшись, быстро расстегиваю ему брюки и резко дергаю их вниз, потом толкаю мужа в плечи, что есть сил, и бросаясь наутек, на ходу натягивая свою одежду.

— Стой! Вернись… Вернись, гадина! Я тебя проучу! — рычит он.

Вылетев на улицу, набрасываю крючок на круглую петлю, дергаю засов.

Закрыла.

Боооже…

Хрипло дышу, прислонившись к двери спиной.

Внезапно дверь за мной начинает дергаться, Глеб осыпает ее ударами и бранью.

— Открой! Немедленно!

— Проспись, дурак, — выдыхаю тяжело. — Проспись, идиот!

— Оля! Тут дубак! Холодно! Я заболею! Оля!

Дурак…

Сердце заходится так, словно сейчас из груди выпрыгнет. Поправляю на себе одежду. Щека горит: надо приложить лед, чтобы на похоронах не ходить с синяком и опухшей скулой.

Замерзнет? Нет, скорее остынет! Если не дурак, поищет там. Свекр в последнее время кое-какие вещи выносил в летнюю кухню, потому что на чердак не мог подняться. Найдет, чем укрыться. Станет совсем невмоготу, пусть окно выдавит, там рамы простые, деревянные, и стекла совсем старенькие.

Не пропадет, думаю сердито, шагая к дому.

***

Буквально с порога ко мне бросается тетка.

— Ну, как он? Как он, Оленька?

Я смотрю на нее с раздражением, понимаю, что не она виновата в наших бедах, но ничего с собой поделать не могу, злюсь.