Развод. Ты не уйдешь (СИ)

Чуть позже слышу шаги Глеба, он точно знает, где меня искать, и смотрит. Смотрит, как я изображаю сон рядом с нашим сынишкой.

Уверена, муж знает, что я притворяюсь.

Знает, но лезть не посмел, не стал тревожить сон детей.

Он просто продолжает стоять и смотреть, сукин сын.

Изнутри меня рвет на части, хочется кричать, чтобы ушел, чтобы валил поскорее к своей красотке и удовлетворил ее хорошенько, чтобы не возвращался!

Закрываю глаза, чувствуя, как слезы бегут по лицу. Невыносимо больно от всего этого, больше нет сил держаться. С трудом сдерживаю глухие рыдания. Меня сдерживает только то, что Глеб стоит и смотрит.

Не хочу, чтобы он видел мои слезы. Он их просто недостоин.

Ни одной слезинки не увидит. Не добьется.

Только не перед ним.

Уходи же…

Наконец, Глеб закрывает дверь, с глубоким тяжелым вздохом.

Еще и вздыхает он, козел такой! Взды-ха-ет!

Обнимаю сынишку, вдыхаю его запах, но сильно не трогаю, разбудить боюсь. Надеюсь, что от родного запаха любимого сына мои чувства улягутся, но… нет. Ничего не происходит! Только сильнее к горлу подкатывает.

Изо всех сил вжимаюсь в подушку лицом, гашу в ней судорожные икания. До икоты пронизывает, до самого сердца отравленной спицей.

Во что превратилась наша жизнь, Глеб? Почему? Все было хорошо… Или мне просто казалось, что все хорошо?

Я закрутилась, увязла в быту и не заметила, как из наших отношений пропало что-то важное.

Тепла не стало, близости зажигающей. Все как-то сухо и торопливо…

В этом все дело?

В последнее время у меня как-то резко дел навалилось. Наш тренер по плаванию перешел работать в другое учреждение, а Ванька только с ним общий язык нашел, приходится мотаться дальше, чем обычно. Едва успеваю потом дочку на секции отвезти.

Всюду бегом, с языком на плече. Потом надо успеть навести порядок, приготовить ужин и дочка бежит с уроками… Помоги, проверь, подскажи…

И вот так целый день, как белка в колесе!

Можно ли здесь что-то исправить? Нет? Или я просто не туда смотрю, у меня взгляд замылился.

Выходные, как правило, наполнены семейными выездами, или гостями. Свекр любил собирать гостей у себя дома, а на хозяйстве снова я. Небольшая передышка случалась на выходные, тогда я могла оставить детей на маму, сходить на маникюр, немного развлечься с подругами. Но чаще всего отсыпалась…

Еще и подвязалась делать уколы и ставить системы. Но это соседка, до нее рукой подать. Глеб вечно высмеивал мое желание подзаработать немного.

— На хрена нам эти копейки? — фыркал.

Теперь понимаю, хорошо, что не послушала. Время от времени бралась за такие небольшие подработки…

Надо дать знать знакомым девочкам, с которыми поддерживаю отношения, что я не против взять нагрузку больше.

***

— Мам, я есть хочу. Ма-а-ам… — трясет меня кто-то за плечо.

По голосу слышу — дочь, но глаз разлепить не могу. Хочу подняться, но голова тяжелая безумно.

— Том, не буди маму, она сильно устала. Айда, я тебя покормлю! — тихо шепчет второй голос.

— Бабушка! — взвизгивает дочка совсем громко. — Бабушка!

Мне хочется так же вскочить и побежать в распахнутые объятия, с криком «Мама!»

Сажусь на кровати, мама подходит и обнимает, гладит ладонью по волосам.

— Еще с дороги не переоделась, — целует в волосы. — Ложись, отдыхай. Поспи еще…

— А как ты…

— Нормально, справлюсь. Лариска меня уже в курс дела ввела, так сказать. Глеб… — вздыхает.

Пальцы мамы невесомо обводят припухлость на моей щеке.

— Потом обсудим, спи. Спи, моя хорошая. Лица на тебе нет, отдохни.

Мама забирает детей уводит, я снова падаю на кровать, укрываюсь одеялом, думаю лишь о том, что мама и трети всей правды не знает. Тетя Лариса, наверное, рассказала, что Глеб перепил, что мы повздорили, отсюда синяк.

О большем-то пока никто не знает? Не знает же?

Я снова засыпаю, но в муторном сне продолжаю мучиться вопросом: знает ли кто-то еще, что у Глеба есть любовница?!

***

Земля сильно промерзла за эту зиму. Смотрю на комья заледеневшие, понимая, что горсть земли на гроб в качестве прощания будет бросить крайне трудно.

Лица у всех посеревшие, траурные. Проводить Алексея Дмитриевича в последний путь пришло очень много людей. В основном, все на своих машинах, но и целых два автобуса пришлось тоже нанять.

Глеб держится рядом. Сухой, напряженный, молчаливый. Мама стоит по правую сторону, часто меня касается, поддерживает. Ей тоже искренне жаль, что уходит человек, позволивший нашей семье не утонуть.

Гроб опускают. Подходим, бросая по комку смерзшейся земли. Процессия тянется…

Неожиданно мой взгляд выхватывает одну из фигур, и я застываю.

Надо же!

Мария… Она и на похороны приперлась.

Одета все так же стильно, черное платье чуть выше колен, модные белые сапожки, белый пояс, перчатки, длинный белый шарф и траурный кружевной платок на голове. Она постоянно всхлипывает и вытирает слезы платочком.

— Она… — сиплю.

Оборачиваюсь на Глеба. Его рядом нет, отошел.

Ищу взглядом мужа и… нахожу его в толпе собравшихся, направляется прямо к своей шлюхе.

— Что такое? — спрашивает мама. — Кто эта фифа?