Теперь можно действовать не так деликатно. Я училась на медсестру, а работала совсем немного — ушла в декретный отпуск с дочерью, потом снова вышла на работу. Но Глебу не понравилось, что я сильно устаю, потребовал уволиться.
Тем более, денег моя работа много не приносила, и мы ни в чем не нуждались. Так больше я не возвращалась к своей работе…
Теперь, даже если Ванечке исполнится три года, я снова не смогу вернуться к работе, потому что беременна и уже рожу, наверное, к тому времени.
Муж не противится, раскрывает ладонь, укладывает руку поудобнее. Порезался он глубоко, конечно, осколками и верхнюю часть руки поранило. Заживать на ладони будет до противного долго, место такое, что постоянно в работе.
— Постарайся не мочить повязку.
Вот и все, можно уйти. Неожиданно пальцы мужа задевают мою руку. Он скользит подушечками пальцев по моей ладони и продолжает смотреть мне в лицо.
От таких его взглядов на сердце становится непросто, тяжело. Тяжело при всех открывшихся обстоятельствах, но все-таки дыхание немного сбивается.
Я вышла замуж по любви и была уверена, что Глеб тоже любит меня.
Может быть, за годы брака от этой любви уже ничего не осталось?
Или вовсе не было этих чувств с его стороны? Только с моей — глубокие, сильные чувства.
Выйдя замуж за него, я ни о чем не жалела. И когда пришлось оставить работу, исключительно по его требованию, тоже думала, что это пойдет на пользу нашей семье, укрепит любовь…
Теперь я уже ни в чем не уверена. Особенно, уязвимо неуверена в себе. В эти дни я больше на моль похожа, моль в сером платье и с траурным платком на голове. Затюканная, уставшая, бледная… Нет, я ухаживаю за собой, могу одеться красиво, но в эти дни просто не до этого. Если бы Глеб помог с похоронами, но он провалился в горе и не видит, как я вымоталась за эти три дня!
В то время как любовница Глеба выглядит замечательно — свежая, вкусно пахнущая, отдохнувшая, с макияжем. С той стервозинкой, от которой мужчины сходят с ума.
Интересно, почему я однажды решила, что хорошая девочка может искренне понравиться плохому парню? Ему больше подойдет роковая красотка, та Мария. Знает, что хочет, действует, невзирая на обстоятельства. Ей не стыдно ломать семью даже в момент трагедии, ведь она-то живая!
— У тебя лицо… — хрипло выдыхает Глеб.
От него несет перегаром.
Взгляд мужа касается моей щеки. Она все-таки припухла, несмотря на лед, который я усердно прикладывала. И там красуется синяк, которому нипочем оказались разные мази и ухищрения. Он все равно выскочил…
— Это… я? — спрашивает мучительно медленно муж.
Он растягивает слова, глаза становятся темными, с болезненным выражением, словно его сжирает запоздалый стыд за все, что он сказал и сделал.
— Оль…
Муж садится, не отрывая руки. Мой взгляд проезжает по его крепкой шее с острым кадыком, ворот рубахи сильно смят и затерт, тоже в крови. Мощные плечи, большие ладони с сильными пальцами, которыми он невероятно умеет ласкать. Тот еще виртуоз и наглец, любивший запустить свои пальцы мне под трусики, когда я была у них в гостях и все еще вроде было чинно, без разговоров о свадьбе.
Помню, как он меня зажимал в углу, тайком, со словами: «У тебя две минуты, пока папа вышел встречать гостей, успеешь?» И я сходила с ума от его ласк, потом горела от стыда, казалось, все замечают, какое сладкое удовольствие я пережила совсем недавно.
Эти мысли и образы быстро-быстро мелькают в моей голове. Я чувствую сожаление и одновременный прилив. Наверное, неуместный, учитывая обстоятельства. Но внизу живота все пульсирует и тянет, молит о близости.
Зрачки Глеба расширяются, он движется ближе. Муж всегда читал меня, как открытую книгу, улавливал моменты, когда я его хотела.
Кажется, и сейчас, пока почти все в доме еще спят…
Голова чуть-чуть кружится. Я облизываю губы, все кажется острым, неправильным и от этого еще более возбуждающим.
Ладонь мужа ложится на колено и крадется под мой халат, наброшенный на плечи с утра. Его дыхание становится шумным, сиплым.
— Оль… Олька моя… Приподними попку, — просит, чтобы ему было удобнее снять с меня трусы. — Или давай так, просто в сторону, а?
Я почти готова закрыть глаза, зная, что потом буду себя проклинать за то, что отдалась этому подлецу.
В момент, когда ресницы опускаются, вижу телефон Глеба.
Экран вспыхивает сообщением и увиденное горит, отпечатываясь каждой долбаной буквой в моем сознании.
Маша:
Глава 6
Она
Эти слова, от которых горит нутро. Многоточия, как издевательство. Как много за этими знаками кроется.
Не могу! Нет, не могу!
Резко отбив руку Глеба в сторону, встаю, поправляя трусы, которые этот говнюк успел сбить немного в сторону.
— За сексом к своей шалаве сходи, Глеб. Она тебе уже наяривает на телефон.
Он моргает и с какой-то яростью смотрит на телефон, потом на меня. Словно хочет сказать что-то, но я уже убегаю. Убегаю и ложусь в спальню, к детям, обнимаю Ванечку.