Развод. Вспомни, как мы любили

— Ну, может, до забывчивости еще далеко, но маразм уже тут, — усмехаюсь я. — И еще бы я к твоим словам о мамке, сестре добавила, что я приняла роль твоей четвертой дочери. Вот это ближе к истине.

Воцаряется молчание.

Мамки-сестры в отношениях мужика душат заботой и опекой.

Мне тяжело признать, но Виктор часто нянькался со мной, и я была вечно-голодная до его заботы, покровительства, защиты и тепла.

— Такой вот изврат, — усмехаюсь я. — И по большей части я скучала по тебе, как по папуле, который больше не обнимет, одеялком не накроет и не порадует каким-нибудь маленьким сюрпризом.

Задумываюсь, опять усмехаюсь и говорю:

— Даже не так, Вить. Я скучала по тебе, как по функции, а не как о человеке. Не как о мужчине. Не как о партнере.

Виктор молчит.

И мне сейчас куда больнее, чем в тот момент, когда он сказал, что любит другую, а я стала для него родственницей.

Тогда было больно из-за растерянности, отчаяния, обиды и злости, а сейчас от осознания того, что я искала в Викторе того, кем он не может быть для меня по определению.

— Это просто какой-то пипец, — смеюсь я.

— Согласен, — Виктор медленно кивает.

— Будь я твоей мамочкой, Вить, — хмыкаю, — то мимо меня не пролетели твои метаморфозы. Такие дела.

Встаю, кутаясь глубже в плед, и неторопливо шагаю прочь:

— Я без понятия, какой можно сделать вывод из нашего разговора кроме того, что жениха ты мне не найдешь. Мы оба с тобой тугие до безобразия.

— Я сегодня понял одно…

Заинтригованная его тихим и мрачным голосом, я оглядываюсь.

— Что не хочу тебя терять.

— Ну, мы же не чужие друг другу люди, — слабо улыбаюсь. — Я бы тоже не хотела, чтобы с тобой что-то случилось, Вить.

— Боюсь в моем случае, Маш, ситуация такая, что… — замолкает, сглатывает и приглаживает волосы.

— Договаривай.

— Ситуация такова, — официально и деловито говорит он, — что я доживу до старческого маразма, пятнистой рожи и беззубого рта, только если ты будешь жива.

— Ты, что, мне признаешься таким образом в любви?

— В жопу твою любовь, Маш, — кривится он. — Это другое.

— Я тебя разочарую, но если ты откинешь копытца, то я буду жить.

— Не сомневаюсь, — Виктор вытягивает ноги.

— У нас три дочери, эгоистичный ты козел, — возмущенно шепчу я. — В могилу он собрался! Обалдел? Со мной рядом жизни нет, без меня тоже ее нет. Задолбал! — рявкаю я. — Чего ты от меня хочешь?

— Сейчас? — смотрит мне в глаза.

— Да, давай хотя бы сейчас, — киваю и вновь смеюсь на грани истерики. — Ты вроде ушел от меня. Бросил…

— Я не хотел уходить!

— Вот как? — приподнимаю бровь.

— Да вот так! — Виктор встает и делает ко мне шаг. — Я никогда не умел говорить о сложном, Маша! Это для тебя новость, что ли?! Но речь не об этом! — делает ко мне шаг. — А о том, чего я хочу сейчас.

— И сейчас ты способен правильно донести мысль? — с издевкой улыбаюсь.

— Ну, во-первых, — еще один шаг ко мне, — ты, наконец-то, сама разродилась на сложные признания, в которых я тебе папочка, которого ты за уши тянула до идеала. Во-вторых, ничего сложного сейчас во мне нет.

Еще один шаг и вот он стоит ко мне вплотную, обхватив мое лицо теплыми сухими ладонями.

Я должна оттолкнуть его, отступить и уйти, но я будто опять вернулась в юность в школу под лестницу, где сволочь Воронин зажал меня. Обманом заманил, а после решил не выпускать без поцелуя.

Под этой лестницей есть он и я.

И больше никого.

Даже наших дочерей.

— Вернемся к вопросу, чего я сейчас хочу, — с угрозой щурится Виктор.

— Не делай этого, Воронин, — хрипло и прерывисто шепчу я.

— Я хочу поцеловать тебя, — замираю, когда он наклоняется ко мне. Касается моего лба своим. Горячим, будто он в лихорадке. Вглядывается в глаза. — И я прекрасно знаю, что это неправильно.

Глава 38. Идиоты

— Я хотел быть тебя лучше, чем я есть, — хрипло говорит Виктор, прижимаясь до боли к моему лбу. — И мне нельзя было быть рядом с тобой слабым, — закрывает глаза и крепче стискивает мое лицо в ладонях. — Нельзя было сказать, что мне все надоело.

Мне кажется, что он сейчас раздавит мою голову.

— Мы ведь столько всего достигли, и у нас все хорошо, — он усмехается. — Мы же идеальные. Мы пришли к этому, поэтому нечего ныть.

— Вот как, — едва слышно отзываюсь я. — Проблема в том, что ты не мог мне поныть? Ты ждал от меня не поддержки, а презрения?

— Нет, — всматривается в глаза. — Не в тебе проблема, Маш. Я сам этого себе не позволял. В итоге я устал от всего, а ты и была моим всем. И ведь остаешься. Слишком глубоко засела. Ничего не изменилось. Просто живем по разным углам…

— То есть ты, по сути, ты так и остался женатиком, но теперь с любовницей.

Молча всматривается в мои глаза и хмыкает:

— Да не было у меня ничего с Ларисой.

— Чего? — Я удивленно приподнимаю бровь.

— Если я еще в мыслях женат, то о какой любовнице идти речь, Маш?

— Вить, да что с тобой не так? И в который раз я задаю тебе этот вопрос. Ты можешь мне внятно объяснить, чего ты от жизни хочешь?