Развод. Вспомни, как мы любили

Я хочу скрыться, но от Виктора, а от своей жизни и от самой себя.

Я не хочу жить вот эту жизнь.

Я хочу другую. В которой я счастливая, воодушевленная и влюбленная. И не разведенная тетка, которой почти сорок лет и которая потратила больше двадцати лет на одного единственного.

— Да стой же ты!

Вспыхивает новый осколок воспоминаний. Я с хохотом и красными щеками бегу от Виктора по снегу. Перед этим залепила ему снежком в его лицо. Он нагоняет меня, кидает в сугроб, а затем сам падает в него, чтобы потом притянуть меня к себе и поцеловать.

— Маша!

Сейчас сугробов нет.

И Виктор не кидает меня в снег, а прижимает к фонарному столбу и сует под нос прозрачный пакетик из органзы. Внутри — белый кубик.

— Вот!

— Что?!

— Нюхай!

Недоуменное молчание. Полная женщина в стороне останавливается и подозрительно щурится на Виктора, который зло гаркает:

— Идите, куда шли! Это моя жена!

— Бывшая! — взвизгиваю я и делаю вдох.

Нос забивает сладкий и приторный запах, который я приписала Ларисе. Я отмахиваюсь от Виктора, который прячет пакетик в карман пальто.

— Фу! — меня аж передергивает. — Блин! Фу!

А затем мы с Виктором смотрим друг на друга в напряженном молчании.

— Что это за вонючка? — Кривлю губы.

— У дочки моей секретарши новое хобби. Свечки варит и всякую фигню.

— Она же вроде рисовала? — хмурюсь я.

— Рисовала она тоже так себе. А до этого вышивала.

— Да, точно, — сглатываю я и сдуваю локон.

— А теперь пошли, — Виктор тяжело вздыхает. — Серьезно, пошли.

— Я не хочу к твоей маме, — качаю головой. — Хватит ей девочек. Нет.

— Поехали тогда домой.

У меня пальцы вздрагивают. Домой? Наш дом так и остался для него нашим домом?

— Пошли, — он приобнимает меня за плечи и ведет мимо машин. — Не стоит тебе сейчас куда-то бежать. Новых приключений на пятую точку найдешь.

Я не сопротивляюсь и едва ноги передвигаю.

— Домой, — сипло и тихо говорю я.

— Да, домой, Машуль.

Я останавливаюсь и поднимаю на него взгляд.

— Что?

— Машуля? — спрашиваю я.

В глазах Виктора недоумение. Он не понимает, что из нашей жизни “Машуля” исчезла перед разводом и вновь появилась сейчас. Она скрылась под тоской, под разочарованием в жизни и опять вынырнула.

— Идем, — тихо отзывается он. — А то я правда свяжу тебя, и ты ведь в курсе, что это умею.

Глава 35. Спасибо

— Ты привез меня, — прохожу в гостиную. — Спасибо. Можешь идти.

Сажусь на диван, откидываюсь назад, запрокинув голову. Закрываю глаза.

— Я заварю тебе чая.

— Не нужен мне чай.

— А чего ты хочешь?

Смотрю на Виктора и горько так усмехаюсь.

Я сдулась. Страх ушел. Желание спрятаться развеялось, недоумение от “Машульки” стерлось. Сердце в груди не бухает, а тихо отсчитывает удары.

— Вить, ты бы себе задал этот вопрос.

Хотя я должна сказать, что он в последний год нашего брака ничего не хотел.

Вот так.

И это я понимаю только сейчас.

Он всегда был энергичным и любопытным мужиком.

В супермаркете мог схватить какую-нибудь подозрительную фигню со словами “хочу попробовать”. Например, попкорн со вкусом соленых огурцов или банку с маринованной бамией. Зеленые стручки, похожи на фасоль, но в разрезе выходят звездочками.

Наша семья многое с его легкой руки всякую ерунду попробовала.

Он мог неожиданно решить зайти в случайную кофейню, потому что “хочу кофе” или “хочу круассан”. Потом он мог плеваться, высказывать недовольство, что кофе плохой, а круассан черствый или пересушен, но это не останавливало его от “экспериментов”.

Его “хочу” касались и наших ужинов.

В такие дни его “хочушек” он не требовал от меня странных изысков. Мы либо заказывали что-то загадочное, либо он выгонял меня из кухни со словами “лучшие повара — мужчины”.

Незаметно все эти “хочу” и “надо попробовать” исчезли. Они сразу не пропали. Со временем, и вот сижу я на диване и понимаю, что мы те самые лягушки в кипящей воде, которую постепенно довели до кипения.

Правда, я бы метафору изменила. Мы медленно, но верно ушли на дно.

— Я устала, — шепчу я.

— Вот я тебе и заварю чай, — шагает мимо.

— Это ведь ничего не изменит, Вить.

— А я не говорю о каких-то изменениях, Маш, — оглядывается и цедит по слогам. — Я просто заварю тебе чай, а себе кофе.

— Твоего любимого нет.

Замолкаю.

А любимый кофе перестал быть для него любимым. Выпить чашечку кофе по утрам для него было ритуалом, но он извратился в “заварить-налить-выпить”. Без смакования, неторопливости и основательности.

— Заварю какой есть.

— Есть только растворимый.

Жду его реакции. Он ненавидит растворимый кофе. Он его не воспринимает, и купила я эту банку в знак своей свободы от занудного ценителя. Банка так и стоит не открытой.

— У меня нет сейчас возможности выбирать, — говорит он и уходит.

Прямой как жердь.

У меня не выйдет его выгнать. Пойду на хитрость.

— Слушай, Вить, — повышаю голос. — Ты мне там дверь разбил…

Ежусь и тянусь к пледу, который накидываю на ноги.

— Юра разберется!

— И ты ему будешь должен! Такие люди долги всегда спрашивают!

— Нет, не спросит! Ему сейчас надо хоть чем-то заняться! И это я ему в каком-то роде делаю услугу!

— В смысле?

— В смысле, что у него сейчас настроение отрезать всяким мудакам яйца, а не мужем быть!