Разводы (сборник)

Гостиницы не оказалось. Никакой, совсем. Ваню поселили в квартире городского типа. Тёмный подъезд, длинный коридор, куча дверей. Жители в доме тоже городского типа. Мужчины «руки в брюки», женщины с глумливыми голосами. Днём, в сопровождении Бондарева, не страшно. Но как тут ходить вечером – совершенно непонятно.

* * *

В квартире свежий ремонт, сделанный топором и отвёрткой. Всё очень крепко. Олег Борисович демонстративно пошатал стулья, включил свет, проверил плиту и телевизор.

– Ну вот! – сказал он.

Ваня сказал: «Прекрасно». Женщина и водитель хотели усесться для разговора, но чуткий Бондарев погнал их прочь, уверяя, что гость хочет отдохнуть.

Все ушли. Ваня открыл окно. Звуки, запахи и пейзажи – как на подмосковной даче. Солнце, зелень, лай собак. Соседи орут, но не ссорятся, а просто разговаривают. Ваня завалился на кровать, стал обдумывать своё положение и сам не заметил, как заснул.

Проснулся от испуга. Кто-то ходил по квартире. Оказалось, та женщина, что встречала на вокзале. Ирина Павловна. Теперь без макияжа и боа. Ей очень шла естественность. Как проникла в квартиру – неизвестно.

Она сказала:

– Ужинать будете у бабы Нины. Из подъезда налево, два квартала. Улица Новаторов, 30. Синий дом. Ну как дом, халупа! Понятно?

– А эта женщина, Нина, она предупреждена?

– Чегой-то?

– Ну, я не могу прийти запросто и потребовать еды.

– Придёте, скажете: «Нинка, есть давай. Ирка сказала накормить!»

И захохотала.

Следующий вопрос Ваня не смог сформулировать. Просто улыбнулся в ответ. Ирина ещё что-то рассказала, совершенно непонятное. Потом ушла.

Ваня отправился в магазин «Продукты», отмеченный в памяти заранее. Магазин этот честнее было бы назвать «Хлеб и пиво». Весь товар других групп умещался в небольшом холодильнике.

Ваня читал про жалобы французов на немецкую оккупацию, когда в продаже оставалось лишь три вида сыра. По французским стандартам немецкая оккупация в Мстёрах сейчас в самом разгаре, только режим в три раза хуже.

Теоретически на хлебе с пивом можно жить долго и даже растолстеть. Покупку местного сыра Ваня отложил на день, когда точно решит покончить с собой. Он вышел на улицу. Его окликнули.

– А я тебя ищу! – радостно сказала Ирина. – Чего в магазин-то попёрся? Все тебя ждут! Я ж сказала, приходи к Нине. Адрес забыл?

– Какой адрес?

– Бондарев предупреждал, что ты слегка того, талантливый. Но чтоб настолько! Вот нам повезло-то!

Ирина Павловна расхохоталась.

Ваня не стал спрашивать, когда произошёл переход на «ты».

Женщина подхватила Ваню под руку, притащила в избу. Интерьер самый непритязательный. За длинным столом люди с красными лицами. Пахло сразу всем. Ваня сказал, что не пьёт, ему ответили – это же хреновуха!

Потом обрывочные эпизоды, будто киноплёнку зажевало. Вот Ирина всем показывает Ванины покупки – пиво, хлеб и сыр. Откуда сыр, он же не покупал! Гости хохочут.

Потом Ваня объяснял, не должно быть на ужин пять блюд. Даже под хреновуху. У ужинов в основе – концепция сдержанности. К тому же Ваня не может больше пить. И не хочет танцевать. Но ел, пил и танцевал. И говорил тост со словом «самоактуализация». Потом его кто-то целовал в тёмном коридоре. Хорошо бы женщина. И ещё какое-то сено на полу, на голове, в ушах и за пазухой. И жаркий шёпот «тише ты, шальной, коров разбудишь».

Проснулся в квартире, раздетый. Одежда сложена на стуле. Сам Ваня никогда так не складывает. Сам бы он раздевался постепенно, по пути к кровати.

Страсть к театру улеглась. Бежать! Бежать! Вызвать такси из Коврова, купить таксиста вместе с машиной и вечером уже быть в Москве – вот такой простой и удобный план прорезался сквозь гул и потрескивания. На столе нашлась записка:

Дорогой Иван Сергеевич!

Суп и напитки в холодильнике.

Звони, когда воскреснешь, пойдём смотреть театр.

Ира.

И номер телефона.

Здание театра оказалось сельским клубом. Огромный, пустой ящик. Из всего необходимого в нём было электричество.

– Правда здорово? – спросила Ирина.

– Нет, не здорово! – взвился Иван. – Вы понимаете, что такое театр? Это сцена! Это занавес! Это стулья! Это вешалки, в конце концов! Куда люди будут сдавать пальто? Или что тут у вас, фуфайки? Где гардероб?

– Чего ты на меня орёшь? Вчера небось не кричал.

– Простите, Ирина.

– Стулья принесём. Занавес в администрации лежит, чтоб не спёрли.

– Простите. Я нервничаю.

– Сцену Степаныч построит. Скажете, какой высоты надо. Всё сделаем. Не надо кричать.

Ирина надулась. Ваня вспомнил её отчество – Павловна. Но не мог вспомнить, кто был в сене, возможно, она. Провинция полна драматических коллизий. Сначала страшно, кризис, а потом преодоление, очищение, награда, потом опять кризис – и так по кругу. Голод, потом еда, отчаяние, потом любовь. Люди приветливые, солнце светит. Квартира страшная со стороны, а потом раз – спится отлично, и утром горячая вода. И воздух замечательный. И тишина. Теперь вот клуб сначала напугал, а оказалось, всё продумано. Он только на вид пустой ящик, а на деле всё витает в воздухе, просто надо воображение включить.

– Простите ещё раз, Ирина Павловна.