Разводы (сборник)

– У меня логорея в путешествиях. Словесный понос. Официальное нервное расстройство, между прочим. Знаешь, Люба, тут можно не бояться войны.

– Почему?

– Ковров нельзя хотеть захватить. Всякий агрессор тут будет обобран до нитки мутными личностями в кепках…

За мрачным антуражем скрывались чудеса гостеприимства. Тётя Даша готова была вырвать и приготовить гостям собственные почки.

– Это режиссёр нашего театра, Иван Сергеевич, – сказала Люба.

– Ну да, ну да. Режиссёр. А кто ж ещё, – согласилась тётя Даша.

– Я серьёзно. Иван Сергеевич, скажите!

– Ничего подобного, тётя Даша. Я обычный Любин жених. Тракторист Иван Родченко.

– Это хорошо, когда молодые шутят. Значит, понимают друг друга, – заключила тётка. Она была полновата и красива. Если повезёт, Люба будет на неё похожа лет через тридцать. Ваня представил себя рядом с располневшей, красиво постаревшей Любой. Он бы и сам завёл животик, драную майку, штаны с пузырями. Вместе бы ездили в гости к родне. А иногда – родня к ним. Дети, дача, раз в год на юг. Уютная, праздничная жизнь.

Тётя Даша заявила, что кормить гостей нечем. Она не подготовилась. В холодильнике пусто. Борщ и голубцы. И всё. И торт из магазина.

– Интересно, а если тётя Даша подготовилась к гостям, это как выглядит? – Ваня развёл руками, показывая что-то огромное.

– Хорошо подготовилась, если еда на столе не поместилась. Я специально не предупреждаю о приезде, чтобы не лопнуть, – ответила Люба.

Тёте Даше очень нравилось, как молодые шепчутся.

На прощание целовались, как ни с кем раньше.

До автобуса час. Набродились туда-сюда, зашли в церковь. Тут тоже была икона Чудотворца, более сердитого, чем в Мстёрах. Прочитав нескладную молитву, воткнув свечей побольше, Ваня сказал Чудотворцу:

– Слушай, спасибо огромное! Прекрасно всё складывается пока что!

И кивнул в сторону Любы.

Возвращались на последнем автобусе.

– Теперь ты признавайся. Сколько у тебя было женщин? – спросила Люба.

– Да кто ж вас считает!

– Потому что считать нечего. Я уверена, ты – девственник!

– Хочешь назвать меня ангелом, – не стесняйся. Говори прямо.

– Ты клоун. От тебя не пахнет надёжностью. Сегодня здесь, а завтра где-то, целуешься с кем попало. Я бы с тобой не связывалась.

– И правильно. Я же из столицы. У нас там каждые полтора часа секс и наркотики. Что-то было ещё третье… Разврат отбил мне память. И твои глаза, о незнакомая попутчица.

– И ещё ты балабол. Мне бы стоило прибить тебя сковородой. Ради других женщин.

– А ты затейница. Но тебе нужно развивать представления о прелюдии. Нельзя останавливаться на сковороде. Придём на сеновал, покажу тебе разное.

Люба посмотрела на Ваню заботливо, как доктор на простуду.

– Будь у меня с собою ум, давно бы сбежала. Где-то он просыпался по дороге.

– Зато, Любочка, твои коленки всегда с тобой, а также ключицы, тонкие пальцы, глазища и чудесный характер.

– Пытаешься нащупать во мне выключатель сознания? Расскажи лучше про свою первую женщину. Её-то ты помнишь?

Ваня помнил. Юля. Ямочки на щёчках, попа размера «двойной чисбургер». Юля где-то прочитала, что главное в прелюдии – ходить по краю. Это значило трусы снимать нельзя. Можно водить вокруг мишени пальцем или губами, можно чередовать жар и холод, но снимать трусы – нельзя! Осада Юли длилась целый год. Каждый день, по пять часов. Ваня заходил с фронта, с тыла, пробовал с наскока, измором – всё напрасно. Тело Юли было тёплым и мягким, но нервы – из легированной стали.

Ваня чуть не трескался от напряжения. Он научился усилием воли приглашать в сны незнакомых женщин. Понимая, что это сон, ни в чём себя не сдерживал. Удивительное время было.

В дневное время разум мутился от невыплеснутой страсти. Ночью же, во сне, думалось легко и просто.

Полгода мучился. Обзавёлся букетом невротических реакций. Однажды он просто не позвонил – и всё. И до сих пор не знает, как там дела с границами. Возможно, Юля раскаялась и соглашается теперь сразу и на всё. Не для себя вырастил, эх.

Потом была Наташа. Ваня начал по привычке водить пальцем вокруг да около. Если бы прелюдия сократилась до четырёх месяцев, он был бы рад. Но через полчаса всего Наташа сказала «какой-то ты робкий». Расстегнула контрольную пуговицу и сделала Ваню взрослым.

– Интересно, а что ты обо мне будешь рассказывать? – спросила Люба.

– Что ты красивая и своенравная. Типичная графиня де Бельфлор.

Ваня в шутку приобнял Любу, девушка не отстранилась. Наоборот, зарылась носом куда-то в Ванину шею. Так и доехали, голуби. Ваня сошёл в Мстёрах, а Люба покатила в свою Александровку.

Народная любовь переменчива. Волну обожания сменила волна презрения, примерно той же высоты. Ваню порицали за нападение на Светку и ещё больше – за то, что не добил.

Часть женщин считала, столичному режиссёру простительны лёгкие увлечения. Другая часть выступала за целомудрие даже летом, в кустах, в полураздетом виде. Обе группы уважали Ваню за талант и порицали за аморалку.

Граф Федерико и маркиз Рикардо были мужьями именно высокодуховных крестьянок. Им ничего не приходилось доигрывать. Они искренне предлагали деньги за убийство главного героя.