Развратная

Вика открыла рот, чтобы что-то сказать, но… так и не придумала что. Она просто не знала, что тут можно ответить. То, что для нее было худшим испытанием в жизни, приговором, он воспринял, как… «психоз»! Она все-таки нашла в себе силы. Дернулась, пытаясь вырваться, но Павел по-прежнему держал крепко.

– Ты… ты думаешь, это так просто? Я прошла уже кучу обследований. Десятки! И везде одно и то же: смиритесь, так бывает со многими, вы не единственная женщина, которая не может иметь детей, причины могут быт разными. Я не могу иметь детей, Паша. Не могу. И не надо думать, что ребенок из детдома что-то решит. Это не так легко, как кажется. Твои родители этого никогда не примут.

– Ты будешь жить со мной, а не с моими родителями.

– Думаешь, что сможешь принять чужого ребенка, как своего? Что сможешь забыть о том, как мечтал о своем, а пришлось взять чужого, потому что я не способна родить?

Павел обхватил ладонью ее подбородок. Сжал челюсть так, что та едва не треснула. Приблизил свое лицо к ее настолько близко, что у Вики глаза заслезились.

– Ты все-таки дура… – Голос Павла звучал глухо и зло. – Просто идиотка, если до сих пор ни хуя не поняла. Мне жить без тебя не хотелось. Жить, понимаешь? Нет тебя – нет меня. Я бы подох, если бы не наша встреча. Чувствовал, осталась пара лет – больше не протяну. Ты как болезнь. Медленно убивала меня все эти годы. Я знаю, что это ненормально. В этом нет ни хрена нормального.

Павел еще сильнее сжал пальцы на ее плечах и прижался лбом к ее лбу. Вика не знала что сказать. Внутри что-то взрывалось, вспыхивало и грохотало. Павел был ее. Абсолютно ее. Человек, о котором она всегда мечтала и который казался ей выдумкой. Он существовал. Был совершенно реален. И совершенен. А она действительно дура. Вика изо всех сил обняла Павла. Она никому его не отдаст. И никуда не отпустит.

Вика встала на цыпочки, но все равно не доставала до Павла. Пришлось высоко поднять руки, чтобы обнять его за шею. В теле и душе зрело странное ощущение. Как будто из ее сердца вытягивается тонкая, но прочная нить, которая сама собой обвязывается вокруг сердца Павла.

– Я действительно дура. И ты прав: мне завтра никуда не надо.

Павел прищурился, пристально следя за ней, как будто сомневался в том, что услышал.

– Поедем ко мне.

Как всегда, он не спрашивал, а все решал сам. Но сейчас Вика не собиралась с ним спорить. Она просто кивнула и, не хотя, выбралась из его объятий. Они молча одевались, не отводя друг от друга взглядов. К тому моменту, как очередь дошла до рубашки Павла, Вика снова была возбуждена. Наверное все дело в пристальном взгляде Павла, который даже не пытался одеться. Он просто сел на кровать и наблюдал за тем, как она разыскивает в ворохе одежды свою. Не смотря на боль в мышцах и несколько бешеных оргазмов, ее тело продолжало источать влагу. Вика смущалась, когда надевала свои трусики. Она не думала, что Павел их когда-нибудь увидит. Но в тайне мечтала именно об этом. А теперь он смотрел на нее тяжелым ядовитым взглядом, и Вике оставалось сходить с ума от трения тоненькой полоски ткани о клитор. Она представляла, что это пальцы Павла, его губы, его язык… К лицу прилила кровь. Павел не остался безучастным. Он даже не старался скрыть свое состояние. Вике не верилось, что у него могли быть какие-то проблемы с девушками. Она беззастенчиво следила за тем, как он встает с кровати, как наклоняется за ее-его рубашкой, как покачивается возбужденный член. Золотистый свет скользил по налившейся кровью головке. Вика ощутила такой прилив влаги, что стало стыдно. Павел подошел к ней ближе и надел на нее рубашку. А затем начал застегивать пуговицы. От самой верхней, у горла, до последней. Хрипло признался:

– Когда ты на меня так смотришь, я могу кончить только от твоего взгляда.

Вика сглотнула, ища в себе силы признаться. Дрожа от возбуждения и собственной распущенности, она тихо призналась:

– Когда приедем, хочу, чтобы ты…

Павел выжидающе поднял бровь. Вика несмело коснулась пальцем горячей головки. Павел с шипением втянул воздух сквозь стиснутые зубы. Вика все-таки призналась:

– Чтобы ты… был… у меня во рту.

Павел резко наклонился и впился в ее губы не поцелуем, а укусом. Голодным укусом, ранящим губы и оставляющим послевкусие из горько-острого наслаждения. Вика оттолкнула его и, подняв с пола брюки Павла, бросила ему в руки:

– Быстрее уйдем – быстрее начнем.

Он не улыбнулся ее косолапой попытке пошутить. На лету поймал брюки и снова бросил на пол. Найдя трусы, надел и поморщился. На вопросительный Викин взгляд, мрачно ответил:

– Это вообще-то больно.

В ней снова проснулась учительница. На этот раз не строгая, а заботливая.

– Потому что ты должен находиться в больнице, а не ходить по стрип-клубам и…

Он резко ее перебил:

– Я не про раны, а про стояк.

Он мог смутить ее одним словом. Взрослая женщина, прожившая десять лет в браке, краснела и закусывала губу от стыда и смущения. Вика искала безопасную тему, на которую можно перевести разговор, пока она не загорелась, как костер из сухих веток.