Разыскания истины

III. Следует заметить, что все это совершается механически, я хочу сказать, что все различные движения этих нервов при всех различных страстях происходят отнюдь не по повелению воли, но, напротив, совершаются помимо ее повелений и даже вопреки им, поэтому тело без души, устроенное таким же образом, как тело здорового человека, могло бы совершать все движения, сопровождающие наши страсти. Следовательно, и животные могут иметь подобные же движения, хотя бы они были простыми машинами.

Все это должно заставить нас преклоняться перед неисповедимою мудростью Того, Кто так хорошо устроил все пружины этой машины, что достаточно какому-нибудь предмету слегка затронуть оптический нерв тем или иным образом, чтобы вызвать множество различных движений в сердце, в других внутренних частях тела и даже в лице. Ибо недавно найдено, что тот самый нерв, который разветвляется в сердце и других внутренних частях, посылает также некоторые разветвления к глазам, рту и другим частям лица. Следовательно, никакая страсть не может возникнуть в нас, не проявившись вовне, потому что ни одно движение нервов, идущих к сердцу, не может произойти, не вызывая какого-нибудь движения в тех частях своих, которые разветвляются в лице.

Еще более замечательна связь и соответствие между нервами лица и некоторыми другими, соответствующими другим частям тела, которых нельзя назвать, производят эту тесную связь, как и в других случаях, маленькие нервы, идущие к лицу, которые опять-таки не что иное, как ветви того нерва, который спускается вниз.

Если обратить внимание на то, что мы чувствуем в минуту сильной страсти во внутренностях и в других частях тела, куда . проникают нервы, а также, какими это сопровождается переменами в лице, если принять во внимание, что все эти колебания наших нервов вполне непроизвольны, и даже совершаются вопреки всему тому сопротивлению, какое оказывает им наша воля, — то простое объяснение всех этих соответствий между нервами, приведенное нами, покажется достаточно убедительным.

Если же мы посерьезнее обратим внимание на причины и цель всего этого, мы найдем в нем такой порядок и такую мудрость, что легко будем в состоянии убедить самых ярых приверженцев Эпикура и Лукреция в том, что существует Провидение, управляющее миром. Когда я вижу часы, я вправе заключить, что существует разум, создавший их, потому что случаю невозможно сделать и устроить все колесики их. Тем более невозможно, чтобы случай и столкновение атомов способны были создать в людях и во всех животных такое множество разнообразных пружин с тою правильностью и пропорциональностью, какие указаны мною, и чтобы люди и животные могли рождать других людей и животных, им совершенно подобных. Итак, смешно думать и утверждать вместе с Лукрецием, что случай образовал все части, составляющие человека, что глаза созданы не для того, чтобы видеть, но мы приноровились видеть, потому что имеем глаза и т. п. относительно других частей тела. Вот его слова:

Lumina ne facias oculorum clara creata Prospicere ut possimus, et ut proferre viai Proceros passus, ideo fastigia posse, Surarum ac feminum pedibus fundata plicari:

Brachia turn porro validis exapta lacertis

Esse, manusque datas utraque ex pane ministras

Ut facere ad vitam possimus, quae foret usus.

Caetera de genere hoc inter quaecumque pretantur

Omnia perversa praepostera sunt ratione.

Nil ideo natum est in nostro corpore ut uti

Possimus, sed quod natum est, id procreat usum.1

He должно ли обладать прямо удивительным предубеждением по отношению к Провидению, чтобы, из страха признать Его, заблуждаться по доброй воле и не обращать внимание на такие сильные и убедительные доводы, как доводы, которые дает нам сама природа? Правда, раз захочешь стать вольнодумцем, или, вернее, нечестивцем, наподобие эпикурейцев, тогда не трудно погрузиться во тьму и видеть везде только обманчивый свет, тогда не трудно отрицать самые ясные вещи и с гордостью и тоном наставника утверждать самые ложные и темные.

Поэт, только что цитированный мною, может служить примером подобного ослепления вольнодумцев. Ибо он смело, вопреки всякому вероятию истины, решает наитруднейшие, самые темные вопросы и, видимо, не замечает даже самых ясных и очевидных идей. Если бы я вздумал остановиться на приведении отрывков из его сочинения, чтобы доказать сказанное мною, то мне пришлось бы сделать слишком длинное и скучное отступление от своего предмета. Но если разрешается сделать несколько замечаний, на минуту останавливающих ум на существенных истинах, то отнюдь непозволительно делать отступления, отвлекающие ум на долгое время от его главного предмета и обращающие его на предметы, не имеющие значения.