Отсюда следует заключить, что очень полезно упражняться в размышлениях над всякого рода предметами, чтобы приобрести известный навык думать, о чем хочешь. Ибо подобно тому как, благодаря постоянному упражнению в игре на музыкальных инструментах, мы приобретаем большую легкость во всевозможных движениях пальцев наших рук и большую беглость, так и части нашего мозга, движения которых необходимы для воображения того, что мы желаем, приобретают путем навыка способность легко сгибаться, в силу чего мы воображаем желаемое с большою легкостью, скоростью и даже отчетливостью.
Лучшее же средство приобрести этот навык, составляющий главное отличие умного человека, — это приучать себя с юности к исследованию истинного значения вещей даже весьма трудных, потому что в этом возрасте мозговые фибры восприимчивее ко всякого рода изменениям.
Я не думаю, однако, чтобы этот навык мог быть приобретен теми, кого, обыкновенно, называют людьми учеными, они занимаются только чтением и не обдумывают и не исследуют самостоятельно решения вопросов, не вычитав предварительно этого решения у писателей. Ясно, что таким путем приобретаешь лишь навык припоминать прочитанное. Мы постоянно видим, что люди очень начитанные не могут вдумываться в новые вещи, которые слышат, а тщеславие своею ученостью побуждает их судить об этих вещах, не поняв еще их, что заставляет их впадать в грубые ошибки, на которые другие люди не способны.
Недостаток внимания есть главная причина их заблуждений, но существует еще и другая им одним свойственная причина: находя в своей памяти постоянно множество смутных чувственных образов, они принимают какой-нибудь за тот, о котором идет речь, а так как то, что говорят им, с ним не согласуется, то они нелепо решают, что другие ошибаются. Когда же им хотят показать, что они сами обманываются и даже не знают, в чем, в сущности, вопрос, они раздражаются, и не будучи в состоянии понять, что им говорят, они продолжают держаться того ложного образа, который представляет им их память. Если им слишком очевидно докажут ложность его, то они заменяют его другим, третьим и защищают их иногда вопреки всякому вероятию, истине и даже против своей собственной совести, потому что у них нет никакого уважения и любви к истине и им слишком неловко и стыдно признаться, что есть вещи, которые Другие знают лучше их.
III. Все, что было сказано о людях в возрасте от сорока до пятидесяти лет, должно быть отнесено еще с большим основанием к старикам, потому что фибры их мозга менее гибки, в них нет жизненных духов, которые должны запечатлевать на фибрах новые отпечатки, и потому воображение их совсем вяло. А так как, обыкновенно, в мозговых фибрах их слишком много лишней влаги, то старики утрачивают мало-помалу память о прежних вещах и впадают в слабость, свойственную детям. Итак, в преклонном возрасте они имеют те же недостатки, зависящие от состояния мозговых фибр, которые встречаются и в детях, и в людях зрелых лет, однако можно сказать, что старики мудрее и тех и других, потому что они не поддаются так своим страстям, происходящим от эмоции жизненных духов.
Мы не будем долее останавливаться на этом возрасте, потому что о нем легко судить по сказанному нами о других возрастах, причем приходится прийти к заключению, что старикам еще труднее понимать то, что им говорят, что они еще более привязаны к своим предрассудкам и своим старым воззрениям, а следовательно, еще более утвердились в своих заблуждениях и дурных привычках и т. п.
Мы предупреждаем только, что старость не наступает непременно в шестьдесят или семьдесят лет, что не все старики заговариваются, что не всякий, кто перешел за шестьдесят лет, избавился от юношеских страстей и что не следует выводить слишком общие заключения из установленных положений.
Как мне думается, я достаточно объяснил в предыдущих главах различные изменения, происходящие в жизненных духах и в устройстве мозговых фибр, соответственно различным возрастам. Так что, если читатель потрудится немного подумать над изложенным выше, он может составить довольно ясное представление о воображении и о самых обычных физических причинах различий, какие мы видим между человеческими умами, потому что все изменения, происходящие в воображении и уме, суть лишь последствия тех изменений, какие происходят в жизненных духах и в фибрах, образующих мозг.