Разыскания истины

Мы приводим все эти цитаты как верные, полагаясь вполне на добросовестность комментатора, проверять же их, нам думается, было бы совершенно напрасною тратою времени, да, наконец, у нас и нет всех тех прекрасных книг, откуда они взяты. Мы не прибавляем также новых цитат, потому что мы не завидуем славе автора, так искусно подобравшего их, и думаем, что подобное занятие было бы еще более напрасною тратою времени, даже если бы нам пришлось только перелистать оглавление различных комментариев Аристотеля.

Итак, из этого отрывка, заимствованного из La Cerda, видно, что ученые, слывущие за знатоков, много потрудились с целью узнать, что думал Аристотель о бессмертии души, нашлись между ними и такие, которые были способны написать целые книги по этому предмету, как например Помпонаций (главная цель, преследуемая им в своем произведении, — доказать, что Аристотель считал душу смертною). И может быть, найдутся люди, которые не только постараются узнать, что думал о душе Аристотель, но которые сочтут очень важным вопрос о том, какого мнения держались, например, Тертуллиан, Плутарх и другие относительно воззрения Аристотеля на природу души, мы имеем большое основание думать так и о самом La Cerda, как показывает внимательное чтение последней части только что цитированного отрывка: «Porro Tertullianum...» и далее.

Если не особенно полезно знать, что думал Аристотель о бессмертии души и что думали Тертуллиан и Плутарх относительно воззрения Аристотеля на природу души, то самая-то сущность вопроса — бессмертие души — есть истина, которую необходимо знать. Но есть множество вещей, которые совершенно бесполезно знать, а следовательно, еще бесполезнее знать, что думали о них древние, однако люди немало трудятся, чтобы познать мнения философов о подобных предметах. Есть сочинения, наполненные этими смешными изысканиями, и этот-то вздор вызывает ожесточенные споры между учеными. Эти пустые и нелепые вопросы, эти смешные генеалогии ненужных воззрений служат для ученых важными предметами критики. Они считают себя вправе презирать тех, кто презирает этот вздор, и называть невеждами тех, кто ставит себе в заслугу незнание его. Они воображают, что в совершенстве постигли генеалогическую историю субстанциональных форм, и мир неблагодарен, если не признает их заслуг. Как видна в этом слабость и суетность человеческого ума и как ясно отсюда, что ученые исследования, раз ими не руководит разум, не только не совершенствуют его, но даже затемняют, портят и извращают его совершенно!

Следует заметить здесь, что в вопросах веры не будет ошибкою исследовать, что думал о них, например, блаженный Августин или другой отец Церкви, не будет даже лишним исследовать, верил ли блаженный Августин так, как верили предшественники его, ибо предметы веры познаются лишь преданием, разум же не может их открыть. Верование самое древнее было самым истинным, а потому следует стараться узнать, каково было верование древних, а это возможно только путем рассмотрения мнения нескольких лиц, живших в разное время. Но предметы, познаваемые разумом, совершенно противоположны предметам веры, и для познания их ни к чему знать, что думали об этом древние. Однако я не знаю, в силу какого умопомрачения некоторые люди приходят в ужас, когда в философии учат иначе, чем Аристотель, но не тревожатся, если в богословии им приходится слышать воззрения, не согласные с тем, чему учит Евангелие, отцы Церкви и Соборы. Мне кажется, это по большей части такие люди, которые более всего кричат против новшеств в философии, заслуживающих уважения, и поощряют и даже защищают с большим упорством известные новшества в богословии, которые должны внушать омерзение. Не язык их порицаем мы здесь, как бы ни был он неизвестен в древности, одно употребление санкционирует его: мы порицаем те заблуждения, которые эти ученые распространяют и поддерживают по милости своего неточного и неясного языка.