Разыскания истины

Но подобно тому как если бы материя, или протяженность, не находилась в движении, то она была бы совершенно бесполезна и не способна к тому разнообразию форм, ради которого сотворена, и невозможно было бы представить себе, чтобы разумное Существо пожелало ее создать таковою, — точно так же, если бы дух или мышление не имели воли, то он был бы совершенно бесполезен, потому что этот дух никогда не стремился бы к объектам своих перцепций и любил бы блага, ради которого создан, и потому было бы невозможно допустить, чтобы разумное Существо пожелало его создать в таком состоянии. Тем не менее, как движение не составляет сущности материи, потому что оно предполагает протяженность, так и желание не принадлежит к сущности духа, потому что желание предполагает представление.

Итак, лишь одно мышление есть собственно то, что составляет сущность духа, и различные состояния мышления, как-то: чувствования и воображения, — суть лишь модификации, хотя и свойственные ему, но не всегда присущие ему, желание же — это свойство, всегда присущее ему, будет ли он связан с телом или будет отделен от него, однако это свойство, по сущности, не необходимо присуще ему, ибо оно предполагает мышление, и можно мыслить дух без воли, как тело без движения.

Тем не менее, хотя способность желания не составляет сущности духа, она нераздельна от него, как способность к движению нераздельна от материи, хотя и не необходимо присуща ей. Ибо как нельзя представить себе материи, которую нельзя было бы привести в движение, так невозможно представить себе и духа, который не мог бы желать или не был бы способен к какой-нибудь природной наклонности. Но как допускаем мы, что материя может существовать без всякого движения, так мы допускаем также, что дух может существовать вне всякого влечения ко благу, влагаемого в него Творцом природы, а следовательно, без воли, ибо воля есть не что иное, как влечение ко благу вообще, вложенное в нас Творцом природы, как мы это объяснили более подробно в первой главе трактата о чувствах.

II. Сказанное нами в трактате о чувствах и только что о природе духа не предполагает, однако, чтобы нам были известны все модификации, ему свойственные, мы не делаем подобного предположения. Напротив, мы думаем, что дух способен воспринять последовательно бесчисленное множество различных модификаций, которые этому самому духу неизвестны.

Малейшая доля материи может иметь фигуру с тремя, шестью, Десятью, с тысячью сторонами, наконец, фигуру круглую и эллиптическую, которые можно рассматривать как фигуры с бесчисленным множеством углов и сторон. Каждая их этих фигур допускает бесчисленное множество различных видов, бесчисленное множество треугольников различных видов, еще более фигур с четырьмя, шестью, десятью, с тысячью сторонами и многоугольников с бесконечным числом сторон, ибо круг, эллипсис и вообще всякая правильная или неправильная криволинейная фигура может рассматриваться как многоугольник с бесконечным числом сторон, эллипсис, например, — как многоугольник с бесконечным числом сторон, у которого углы, образуемые сторонами, не равны: те углы, которые опираются на маленький диаметр, будут больше, чем те, что опираются на большой, то же относится к другим многоугольникам с бесконечным числом сторон, более сложным и неправильным.

Итак, простой кусок воска может получить бесчисленное множество или, вернее, бесконечно бесчисленное, непостижимое ни одним разумом множество различных модификаций. Какое же основание имеем мы воображать, что душа, которая гораздо благороднее тела, способна только к тем модификациям, которые уже восприняты ею?

Если бы мы никогда не чувствовали ни удовольствия, ни страдания, если бы мы никогда не видали ни цвета, ни света, — словом, если бы мы были по отношению ко всем вещам как слепцы или глухие относительно цветов и звуков, то разве мы имели бы основание заключать из этого, что нам не свойственны все эти ощущения, какие мы имеем от предметов? Между тем эти ощущения лишь модификации нашей души, как это мы доказали в трактате о чувствах.

Итак, должно согласиться, что способность души воспринимать различные модификации так же велика, как ее способность понимания (concevoir), я хочу сказать, что как разум не может ни исчислить, ни охватить всех фигур, свойственных материи, так не может он постичь и всех различных модификаций, которые могут быть вызваны в душе всемогуществом Божиим, хотя бы даже разум так же отчетливо познавал природу души, как познает природу материи, чего на самом деле нет по причинам, которые я изложу в главе VII второй части этой книги.