Разыскания истины

Но многие философы так привыкли к общим идеям и к логическим сущностям, что разум их более занят ими, чем частными, отчетливыми и физическими идеями. Это ясно из того, что рассуждения их о естественных предметах основываются лишь на логических понятиях действия и силы и на бесчисленном множестве мнимых сущностей, которых они не различают от сущностей действительных. Так что эти люди, находя, что удивительно легко видеть по-своему все, что им угодно, воображают, что они обладают лучшим пониманием, чем другие, и что они отчетливо видят, что протяженность предполагает нечто и есть свойство материи, от которой она даже может быть отнята.

Однако если попросить их объяснить то нечто, что, как они утверждают, они усматривают в материи сверх протяженности, они это делают несколькими способами, которые все показывают, что они не имеют о том иной идеи, кроме идеи бытия или субстанции вообще. Это ясно из того, что эта идея не заключает особых атрибутов, соответствующих материи. Ибо если у материи отнять протяженность, мы отнимем все атрибуты и все свойства, которые отчетливо мыслятся принадлежащими ей, хотя бы даже оставить у нее то нечто, что, как они воображают, есть сущность ее, очевидно, из него нельзя было бы создать небо, землю и ничего из того, что мы видим. И совершенно обратно, если отнять то, что они воображают сущностью материи, но оставить протяженность, то останутся все атрибуты и все свойства, которые отчетливо мыслятся содержащимися в идее материи, ибо, несомненно, с одной только протяженностью можно создать небо, землю и весь видимый нами мир, и еще множество других. Итак, то нечто, что они предполагают сверх протяженности, не имея атрибутов, которые бы мы отчетливо мыслили принадлежащими ему и которые ясно содержались бы в идее о нем, не есть что-либо реальное, если верить рассудку, и даже нисколько не пригодно для объяснения естественных явлений. А если говорят, что это есть сущность и принцип протяженности, то говорят пустые слова, и не понимая отчетливо, что говорят, т. е. не имея о том иной идеи, кроме идеи общей и логической, как о сущности и принципе. Стало быть, можно было бы вообразить еще новую сущность и новый принцип для этой сущности протяженности и так до бесконечности, потому что разум представляет себе общие идеи сущности и принципа, как ему угодно.

Правда, по всей вероятности, люди не затемняли бы так идею, какую имеют о материи, если бы не имели некоторых оснований к тому, многие поддерживают мнения, противоположные высказанному, в силу принципов теологических. Без сомнения, протяженность не есть сущность материи, если это противно вере, этому подчиняются. Слава Богу, мы слишком убеждены в слабости и ограниченности человеческого разума. Мы знаем, что он слишком ограничен, чтобы измерить бесконечное могущество, что Бог может бесконечно больше, чем мы можем постичь, что Он дает нам идеи лишь для познания вещей, совершающихся в силу естественного порядка, и скрывает от нас остальное. Итак, мы всегда готовы подчинять разум вере, но нужны другие доказательства, не те, которые приводятся обыкновенно, чтобы разбить приведенные выше доводы, так как существующие способы объяснения таинств веры не от веры, и таинствам верят, несмотря на то что нельзя ясно объяснить их.

Мы верим, например, таинству троичности, хотя человеческий разум не может ее постичь, и это не мешает нам верить, что две вещи, которые не отличаются от третьей, не разнятся и между собой, хотя это положение, по-видимому, уничтожает троичность. Ибо мы убеждены, что должно пользоваться своим разумом лишь в предметах, соответствующих его способности, и не следует слишком вдумываться в наши таинства из опасения, чтобы они не ослепили нас, согласно предостережению Святого Духа: «Qui scrutator est majestatis opprimetur a gloria».

Если бы мы думали, однако, что для удовлетворения некоторых умов следовало бы объяснить, как наше воззрение на материю согласуется с учением веры о пресуществлении, мы сделали бы это, может быть, довольно отчетливо и ясно и, конечно, ни в чем не нарушили бы постановлений Церкви, но, нам думается, мы можем обойтись без этого объяснения, особенно в этом сочинении.

Ибо следует заметить, что святые Отцы почти всегда говорили об этом таинстве, как о непостижимой тайне, они не вдавались в рассуждения, чтобы объяснить ее, и довольствовались, по обыкновению, не особенно точными сравнениями, скорее пригодными для того, чтобы познакомить с догматом, чем для объяснения его, которое удовлетворило бы разум, так что традиция за тех, кто не философствует об этой тайне и подчиняет свой разум вере, не затрудняясь понапрасну этими весьма трудными вопросами.