В четвертой книге я показал, что наклонность ко благу вообще является причиною тревожности воли, а тревожность воли повергает разум в постоянное волнение, разум же, постоянно волнующийся, совершенно неспособен открыть несколько сокровенные истины, что любовь к вещам новым и необычайным часто подкупает нас в их пользу, и все, носящее характер бесконечного, способно ослеплять наше воображение и прельщать нас. Я объяснил, каким образом наша наклонность к величию, возвышению и независимости незаметно вовлекает нас в ложную ученость и в изучение всех пустых и бесполезных наук, тешащих нашу тайную гордость, потому что они заставляют толпу удивляться нам. Я показал, что наклонность к удовольствиям непрестанно отвлекает внимание ума от созерцания абстрактных истин, каковые суть простейшие и плодотворнейшие истины, и не позволяет ему рассматривать ни одной вещи с достаточным вниманием и беспристрастием, чтобы хорошо судить о ней, что удовольствия суть модусы нашей души и потому они неизбежно раздвояют способность разума, а разум раздвоенный не может вполне понять того, что имеет некоторую широту. Наконец, я показал, что отношение наше ко всем тем, с кем мы живем, и природная наша связь с ними бывает причиною многих заблуждений, в которые мы впадаем и которые мы сообщаем другим, как и другие сообщают нам те заблуждения, в которые они впали, в свою очередь.
В пятой книге, стараясь дать некоторую идею о наших страстях, я, как мне кажется, достаточно показал, что их назначение заключается в том, чтобы связать нас со всеми чувственными вещами и заставить нас занять среди них положение, которое мы должны иметь для их поддержания и для поддержания себя самих, подобно тому как наши чувства связывают нас с нашим телом и разливают, так сказать, нашу душу во всех частях, составляющих тело, так наши эмоции заставляют нас как бы выходить из нас самих и распространяют нас на все, окружающее нас, наконец, они постоянно представляют вещи не такими, какими вещи суть сами в себе, что дало бы нам возможность составить истинные суждения, а сообразно отношению вещей к нам, что заставляет нас составлять суждения, полезные для поддержания нашего бытия и бытия тех, с кем мы связаны или по природе, или по нашей воле.
Постаравшись раскрыть заблуждения в самых причинах их и освободить разум от предрассудков, которым он подвержен, я нашел, что пора подготовить разум к разысканию истины. Поэтому в шестой книге я объяснил те способы, которые мне казались самыми пригодными для того, чтобы увеличить внимание и обширность разума, показывая, как можно пользоваться своими чувствами, страстями и воображением, чтобы дать разуму всю ту силу и проницательность, на какую он способен. Затем я установил известные правила, которые следует неизбежно соблюдать для нахождения какой бы то ни было истины, я объяснил их на нескольких примерах, чтобы сделать их нагляднее, и я выбрал примеры, показавшиеся мне более полезными или содержащими более плодотворные и более общие истины, чтобы читатель прочел их с большим прилежанием и сделал бы их себе более наглядными и ясными.
Быть может, благодаря этому опыту, будет признана необходимость рассуждать лишь на основании ясных и очевидных идей, относительно которых мы внутренне убеждены, что все люди согласились бы с ними, и необходимость не переходить никогда к вещам сложным, прежде чем не будут достаточно рассмотрены простые, от которых первые зависят.
Если обратят внимание на то, что Аристотель и приверженцы его не соблюдали этих правил, изложенных мною, как оно явствует и из доказательств, которые я привел, и из знакомства с воззрениями наиболее ревностных защитников этого философа, то, быть может, учение его возбудит презрение, несмотря на все похвальные отзывы о нем людей, удивляющихся словам, которых они не понимают.
Зато если осторожно относиться к способу философствования г-на Декарта, то невозможно сомневаться в основательности его, ибо я достаточно показал, что он рассуждает лишь на основании ясных и очевидных идей и начинает с вещей простейших, прежде чем переходит к более сложным, которые от них зависят. Лица, которые прочтут труды этого ученого человека, вполне убедятся в справедливости того, что я говорю о нем, лишь бы они читали их со всем прилежанием, необходимым для понимания их, и они почувствуют тайную радость при мысли, что родились в таком столетии и в такой счастливой стране, что избавлены от труда искать в прошлых веках, среди язычников и на окраинах, среди варваров или иностранцев, ученого, способного научить нас истине или, вернее, настолько верного руководителя, чтобы склонить нас поучиться у него.