Разыскания истины

Но я очень бы просил этих господ не говорить более о том, чего, как они сами признаются, они не знают, и удержаться от смешных побуждений своего тщеславия, перестав писать целые тома о предметах, по их собственному признанию, им неизвестных.

Но пусть эти лица серьезно подумают, не безусловно ли необходимо или впасть в заблуждение, или дать свое полное согласие только вещам вполне очевидным, не потому ли истина идет всегда рука об руку с геометрией, что геометры соблюдают это правило, не происходят ли ошибки, в которые впали некоторые из них относительно квадратуры круга, удвоения куба и кое-каких других весьма трудных проблем, от известной поспешности и предубеждения, которое заставило их принять вероятность за истину.

Пусть, с другой стороны, они посмотрят, не потому ли ложь и путаница царят в обыкновенной философии, что философы довольствуются вероятностью, которую так легко найти и которая так пригодна для их тщеславия и их интересов. Не видим ли мы в ней почти повсюду множества самых разнообразных мнений об одних и тех же предметах, а следовательно, бесчисленных заблуждений? Однако множество учеников увлекаются ими и слепо подчиняются авторитету этих философов, не понимая даже их воззрений.

Правда, между ними найдутся такие, которые признают, что, потеряв двадцать или тридцать лет, они ничего не узнали из сочинений этих философов, но им неприятно сказать нам это чистосердечно. Они постараются сначала доказать по-своему, что ничего нельзя знать, а потом уже сознаются в этом, так как тогда, думается им, они могут не опасаться насмешек над их незнанием.

Тем не менее немало можно было бы посмеяться над ними, если ловко порасспросить их о результате их великой учености и если бы они были расположены рассказать нам о всем труде, потраченном на ее приобретение.

Но, хотя и заслуживало бы насмешки это ученое и глубокое невежество, кажется, однако, его будет уместнее пощадить и пожалеть тех, кто потерял столько лет, не приобретя никакого знания, кроме того ложного, враждебного всякой науке и всякой истине убеждения, что нельзя ничего знать.

Правило же, установленное мною, настолько необходимо при исследовании истины, как мы только что видели, что нельзя ничего возразить против предложения его. И те, которые не хотят потрудиться соблюдать его, не должны бы, по крайней мере, порицать такого знаменитого писателя, как Декарта, за то, что он соблюдал его или прилагал все свои старания, чтобы следовать ему. Они не осуждали бы его так смело, если бы знали того, над кем они произносят такой дерзкий приговор, и если бы читали его произведения не как сказки и романы, которые читают ради развлечения и над которыми не размышляют с целью поучиться. Если бы они размышляли вместе с этим писателем, они еще нашли бы в себе самих некоторые понятия и семена истин, которым он учит и которые могли бы развиться, несмотря на весь балласт их ложной эрудиции.

Учитель, который внутренне поучает нас, требует, чтобы слушали Его более, чем подчинялись авторитету самых великих философов,

Он готов научить нас, только бы мы внимали тому, что Он говорит нам. Мы вопрошаем Его посредством размышления и самого напряженного внимания, Он отвечает нам чрез посредство известного внутреннего убеждения и тех тайных увещеваний, которые делает тем, кто не слушает Его.

Творения людей надо читать, вовсе не надеясь, что люди научат нас. Нужно вопрошать Того, Кто просвещает мир, чтобы Он просветил и нас со всем миром, и если после того, как мы вопросили Его, Он не просветит нас, значит, мы плохо вопрошали Его.

Итак, будем ли мы читать Аристотеля, будем ли читать Декарта, прежде всего не следует верит ни Аристотелю, ни Декарту, но нужно только размышлять, как они размышляли или как должны были размышлять, прилагая все внимание, на какое мы способны, а затем повиноваться голосу нашего общего Учителя и добровольно подчиниться внутреннему убеждению и тем побуждениям, которые ощущаются при размышлении.

Лишь после этого можно произнести суждение за или против писателей. Только усвоив таким образом принципы философии Декарта и Аристотеля, можно опровергать одного и соглашаться с другим, и можно даже утверждать относительно второго, что, пользуясь его принципами, не объяснишь никогда ни одного явления природы и что эти принципы еще и не привели ни к чему в течение двух тысяч лет, хотя философия его служила предметом изучения самых знающих людей почти во всем мире. И обратно, про первого можно сказать смело, что он раскрыл то, что казалось наиболее сокрытым от глаз людей, и что он показал очень верный путь к нахождению всех истин, которые может понять ограниченный ум человека.