Разыскания истины

В-четвертых, новое определение течения жизненных духов и крови, направляющее их ко внешним и внутренним частям тела. До созерцания объекта страсти жизненные духи были распространены по всему телу, чтобы поддерживать вообще все его части; в присутствии же нового предмета весь этот распорядок нарушается. Большая часть жизненных духов устремляется в мускулы рук, ног, лица и других внешних частей тела, чтобы привести его в состояние, соответствующее преобладающей страсти, и чтобы сообщить ему осанку и движение, необходимые для приобретения блага или избежания предстоящего зла. Если же человек не располагает достаточными силами, то эти жизненные духи распределяются таким образом, что заставляют его машинально произносить известные слова и издавать известные крики, а его лицу и остальному его телу сообщают известное выражение, которое может волновать других тою же самою страстью, какою волнуется он. Ибо люди и животные

401

связаны вместе глазами и ушами, и потому, когда человек волнуется, он неизбежно потрясает всех тех, кто смотрит на него и его слышит, и естественно производит на их воображение впечатление, затрагивающее их и заинтересовывающее в поддержании его.

Что касается остальных жизненных духов, то они быстро опускаются в сердце, легкие, печень, селезенку и другие внутренности, чтобы собрать дань со всех этих частей и побудить их в непродолжительное время доставить необходимое количество жизненных духов, которые должны поддержать тело в необычайной деятельности, в какой оно должно находиться для приобретения блага или для избежания зла.

В-пятых, движение души, чувствующей себя волнуемой этим внезапным развитием жизненных духов. Это движение души всегда сопровождает движение жизненных духов для того, чтобы душа приняла участие в том, что затрагивает тело; подобно тому как и волнение жизненных духов вызывается в теле, едва только душа устремится к какому-нибудь предмету. Раз душа связана с телом, а тело — с душою, их движения будут взаимны.

В-шестых, различные чувства любви, отвращения, радости, желания, грусти, причиненные не интеллектуальным созерцанием блага или зла, как те, о которых мы говорили выше, но различными потрясениями, вызываемыми в мозгу жизненными духами.

В-седьмых, известное чувство радости или, вернее, внутренней сладости, задерживающей душу на ее страсти, и показывающей ей, что она находится в том состоянии, в каком ей следует находиться по отношению к предмету, рассматриваемому ею. Эта внутренняя сладость сопровождает вообще все страсти, как страсти, возникающие при созерцании зла, так и страсти, рождающиеся при виде блага; как грусть, так и радость. Эта-то сладость и делает для нас все страсти приятными и побуждает нас согласиться на них и отдаться им. Наконец, это — та сладость, которую следует побеждать сладостью благодати и радостью веры и разума; ибо как радость духовная всегда вытекает из достоверного или очевидного познания, что находишься в наилучшем состоянии, в каком только можешь быть по отношению к созерцаемым вещам, — так сладость страстей всегда есть природное следствие нашего смутного чувства, что мы находимся в наилучшем состоянии, в каком только можем быть по отношению к ощущаемым вещам. Итак, должно радостью духовною и сладостью благодати побеждать ложную сладость наших страстей, которая нас делает рабами чувственных благ.

Все, только что нами сказанное, встречается во всех страстях, исключая случаев, когда они возбуждаются смутными чувствами и когда разум не созерцает ни блага, ни зла, которое могло бы причинить их; ибо тогда, очевидно, трех первых сторон в них нет.

Ясно также, что все это не зависит от нас, находится в нас, помимо нас, и даже вопреки нам, со времени грехопадения, и от нас зависит в действительности только согласие нашей воли. Но,

26 Разыскания истины

402

кажется, следует изложить все это подробнее и сделать нагляднее на некоторых примерах.

Предположим, что человеку действительно нанесено какое-нибудь оскорбление, или же он, обладая от природы сильным и пылким воображением или воображением, разгоряченным каким-нибудь случаем, как-то: болезнью или уединением в грусти и меланхолии, — вообразит, сидя в своем кабинете, что такой-то человек, который даже и не думает о нем, может и хочет повредить ему; чувственное представление или воображаемое соотношение между действиями его врага и его собственными намерениями явится первою причиною его страсти.