Разыскания истины

Во-первых, ясно, что душа, взятая в первом значении, т. е. как мыслящая субстанция, бессмертна, если слово «бессмертный» брать также в первом значении, т. е. как то, что не может быть уничтожено обычными силами природы; ибо недопустимо даже, чтобы какая-либо субстанция могла обратиться в ничто. Чтобы допустить возможность этого, пришлось бы прибегнуть к всемогуществу Божию.

Во-вторых, душа бессмертна, если слово «бессмертный» взять во втором значении, как то, что не может портиться и рассеиваться в пар или дым; ибо очевидно, что то, что не делится на бесконечное множество частей, не может и портиться или рассеиваться в дым.

В-третьих, душа не бессмертна, если брать слово «бессмертный» в третьем значении, как то, что не может изменяться; ибо у нас имеется достаточно убедительных доказательств изменений нашей души: она чувствует то страдание, то удовольствие; иногда она желает известных вещей, а потом перестает их желать; будучи связана с телом, она может отделиться от него и т. д.

Если взять слово «душа» в каком-нибудь другом значении, точно так же будет легко решить, бессмертна ли она, если со словом «бессмертный» связывать точное и определенное значение. Следовательно, эти вопросы становятся трудными только тогда, когда они не представляются отчетливо и когда термины, выражающие их, двусмысленны; итак, они скорее нуждаются в объяснении, чем в доказательстве.

Правда, встречаются люди, одни настолько глупые, а другие с таким пылким воображением, что они принимают постоянно душу за известную конфигурацию частей мозга и за движение жизненных духов; и, разумеется, невозможно доказать этого рода людям, что душа бессмертна и что она не может погибнуть; ибо, напротив, очевидно, что душа, взятая в том смысле, как они понимают ее, смертна.

Итак, затруднение заключается не в том, чтобы сам вопрос был трудно разрешим, а в том, что трудно заставить понять какое-нибудь положение тех людей, у которых нет одинаковых идей с нашими

551

идеями, и которые употребляют все усилия, чтобы не иметь этих идей и продолжать быть слепыми.

Значит, когда спрашивают, бессмертна ли душа, или задают иной вопрос, прежде всего надо устранить двусмысленность в терминах и знать, в каком смысле берутся они, чтобы отчетливо представить себе содержание вопроса. Если те, которые предлагают вопрос, не знают, в каком значении они понимают его, их нужно спрашивать, чтобы просветить их и заставить решиться брать термины в определенном значении. Если, спрашивая их, мы увидим, что их идеи не согласуются с нашими, бесполезно отвечать им. Ибо что можно ответить человеку, который воображает, будто желание, например, не что иное, как движение некоторых жизненных духов; будто мысль не что иное, как отпечаток или образ, запечатленный в мозгу предметами или жизненными духами; будто все людские умозаключения заключаются лишь в различном положении некоторых маленьких тел, различным образом располагающихся в голове? Ответить ему, что душа, взятая в том смысле, как он понимает ее, бессмертна, — значит обмануть его или стать смешным в его мнении; ответить же ему, что она смертна, — значит некоторым образом утвердить его в заблуждении, имеющем весьма важное значение. Следовательно, не должно ему отвечать, надо только заставить его сосредоточиться в самом себе, чтобы он воспринял те же идеи, какие мы имеем, от Того, кто один может просветить его.

Вот еще вопрос, кажущийся очень трудным, именно: есть ли у животных душа. Однако, если устранить двусмысленность, он вовсе не представится трудным, и большинство людей, думающих, что у животных есть душа, на самом деле, не зная того, разделяют мнение тех, которые думают, что души у животных нет.

Душу можно понимать или как нечто материальное, разлитое во всем теле и дающее ему движение и жизнь, или же как нечто духовное. Люди, утверждающие, что у животных нет души, понимают душу во втором смысле; ибо никогда ни один человек не станет отрицать, что в животных есть некоторое материальное начало их жизни или их движения, ибо нельзя отрицать такового даже в часах. Люди же, обратно, утверждающие, что у животных есть души, понимают душу в первом значении; ибо немногие лишь верят, чтобы у животных была духовная и неделимая душа. Стало быть, и перипатетики, и картезианцы верят, что у животных есть душа, т. е. материальное начало их движения; и те и другие верят также, что животные не имеют души, т. е. что в них нет ничего духовного и неделимого.

Итак, различие между перипатетиками и теми, кого называют картезианцами, состоит не в том, чтобы одни верили, что у животных есть душа, а другие не верили; но различие состоит только в том, что первые верят, что животные могут чувствовать страдания, удовольствия, видеть цвета, слышать звуки и, вообще, иметь все те ощущения и все страсти, какие мы имеем, а картезианцы думают

552