Разыскания истины

обратное. Картезианцы делают различие между словами и ощущением, чтобы устранить двусмысленность слов. Они говорят, например, что, если человек стоит слишком близко у огня, частицы дерева будут ударяться о его руку; они приводят в движение фибры руки, и это движение передается до мозга, где оно заставляет жизненных духов, находившихся в мозгу, разливаться по внешним частям тела таким образом, чтобы побудить тело отодвинуться от огня. Они согласны, что все это или нечто подобное может происходить и в животных, и действительно происходит в них, ибо все это относится к свойствам тел. С этим согласятся и перипатетики.

Далее картезианцы говорят, что в человеке потрясение мозговых фибр сопровождается ощущением теплоты и течение жизненных духов, направляющееся к сердцу и внутренностям, сопровождается страстью ненависти или отвращения; но они отрицают, чтобы эти ощущения и страсти душевные встречались в животных. Перипатетики же, обратно, утверждают, что животные так же, как и мы, ощущают эту теплоту; что они имеют, подобно нам, отвращение ко всему, что причиняет им неудобство, и что они способны вообще ко всем ощущениям и страстям, испытываемым нами. Картезианцы не думают, чтобы животные чувствовали страдание или удовольствие, чтобы они любили или ненавидели что-нибудь, ибо они не допускают в животных ничего, кроме материального, а они не считают ощущений и страстей свойствами материи, какова бы она ни была. Некоторые же перипатетики, напротив, думают, что материи свойственно ощущение и страсть, когда она, как они говорят, утончается;

что животные могут ощущать, благодаря жизненным духам, т. е. через посредство материи в высшей степени тонкой и нежной, и даже что самой душе свойственны ощущения и страсть только потому, что она соединена с этой материей.

Стало быть, для решения вопроса, есть ли у животных душа, нужно сосредоточиться в самом себе и со всем вниманием, на какое мы только способны, рассмотреть идею нашу о материи. И если тогда мы усмотрим, что материя, принимая известную фигуру, как-то: четырехугольную, круглую, овальную, — становится страданием, удовольствием, теплотою, цветом, запахом, звуком и т. д., мы ;

вправе будем утверждать, что душе животных, как бы она ни была \ материальна, свойственно чувство. Если мы этого не усмотрим, то| не следует этого утверждать, ибо мы должны утверждать лишь то, что представляем. Точно так же, если мы усматриваем, что материя,;

движущаяся снизу вверх, сверху вниз, по линии круговой, спираль-' ной, параболической, эллиптической и т. д., есть любовь, ненависть,;

радость, грусть и т. д., — мы можем сказать, что животным при-;

сущи те же страсти, что и нам. Если же мы этого не видим, vsf следует этого и говорить, раз мы не хотим говорить, не зная, чтс мы говорим. Но мне думается, я могу утверждать, что никто никогд не допустит, чтобы какое-либо движение материи могло быть л4 бовью или радостью, если только об этом серьезно подумает. Ита

553

для решения вопроса, чувствуют ли животные, нужно лишь тщательно устранить двусмысленность вопроса, как это делают те, кого принято называть картезианцами; ибо этим путем мы сведем наш вопрос к вопросу столь простому, что небольшого внимания со стороны ума будет достаточно для решения его.

Правда, блаженный Августин предполагал, разделяя предрассудок, общий всем людям, что у животных есть душа; по крайней мере, я нигде в его сочинениях не нашел, чтобы он это серьезно рассмотрел или подверг сомнению. Зная же, что было бы противоречием утверждать, что душа, или субстанция мыслящая, чувствующая, желающая и т. д., материальна, он решил, что души животных действительно духовны и неделимы.' Весьма очевидными доводами он доказывает, что всякая душа, т. е. то, что чувствует, воображает, боится, желает и т. д., необходимо есть нечто духовное; но я не заметил, чтобы у него было какое-нибудь основание утверждать, что у животных есть душа. Он даже не старается это доказать, ибо, по всей видимости, в его время никто в этом и не сомневался.

В наше время есть люди, старающиеся вполне избавиться от своих предрассудков и подвергающие сомнению все воззрения, не опирающиеся на ясные и доказательные доводы, а потому и начали сомневаться в том, имеют ли животные душу, способную к таким же чувствам и таким же страстям, как наши чувства и страсти. Всегда, однако, находятся защитники предрассудков, претендующие на то, будто они могут доказать, что животные чувствуют, желают, думают и рассуждают, и даже подобно нам, хотя и несравненно менее совершенным образом.