Разыскания истины

они не умопостигаемы сами по себе или потому, что они телесны, или потому, что они не могут воздействовать на разум или открываться ему. Сознанием познаются все вещи, которые нераздельны от нас самих. Наконец, предположением познаются все вещи, отличающиеся как от нас самих, так и от вещей, познаваемых через них самих или через идеи, как-то: когда мы думаем, что данные вещи подобны некоторым другим, нам неизвестным.

II. Только одного Бога познаем мы через Него Самого (непосредственно), ибо, хотя и есть другие духовные существа, помимо Него, которые, как кажется, умопостигаемы по своей природе, но только Он один может действовать в духе и открываться ему. Одного только Бога мы созерцаем непосредственно и прямо; Он один может просветить дух своею собственною сущностью. Наконец, в этой жизни только благодаря общению, какое мы имеем с Ним, мы способны познать то, что мы познаем, как мы это объяснили в предыдущей главе; ибо Он один наш Учитель, управляющий нашим духом, по словам блаженного Августина, без посредства какой-либо твари.'

Нельзя допустить, чтобы нечто сотворенное могло представлять бесконечное, чтобы бытие без всякого ограничения, бытие беспредельное, бытие универсальное могло созерцаться через идею, т. е. посредством частного бытия, бытия отличного от всеобщего и бесконечного; что же касается отдельных существ, то мы без труда постигаем, что они могут быть представлены существом бесконечным, содержащим их в своей весьма деятельной, а следовательно, умопостигаемой субстанции. Итак, необходимо сказать, что мы познаем Бога через Него Самого (непосредственно), хотя то познание, какое имеем о Нем в этой жизни, весьма несовершенно; вещи же телесные познаются через их идеи, т. е. в Боге, потому что лишь один Бог заключает в Себе умопостигаемый мир, где находятся

идеи всех вещей.

Но хотя можно созерцать в Боге все вещи, отсюда еще не следует, чтобы мы созерцали в Нем все вещи: мы созерцаем в Боге только те вещи, о которых имеем идеи, но существуют вещи,

которые мы созерцаем помимо идей.

III. Все вещи, существующие в этом мире, о которых мы имеем некоторое познание, суть или тела, или духи, свойства тел, свойства духов. Не подлежит сомнению, что мы созерцаем тела с их свойствами через их идеи, потому что они не умопостигаемы сами по себе, и, следовательно, мы не можем видеть их иначе, как в существе, содержащем их невещественным образом. Итак, мы видим тела с их свойствами в Боге и через идеи их, и вот почему наше познание о них очень совершенно: я хочу сказать, что идеи, какую мы имеем о протяженности, достаточно, чтобы заставить нас познать все свойства, присущие протяженности; и более отчетливой, более

' Humanis mentibus nulla interposita natura praesidet. Август. Об истинной религии. Гл. 55.

289

полной идеи о протяженности, фигурах и движении, чем та идея, какую дает нам о них Бог, мы не можем желать.

Так как идеи вещей, находящиеся в Боге, содержат все их свойства, то, кто видит идеи вещей, тот может видеть последовательно все их свойства; ибо, когда мы видим вещи такими, какие они в Боге, мы видим их всегда весьма совершенным образом; мы видели бы их еще бесконечно совершеннее, если бы дух, созерцающий их в Нем, был бы бесконечен. То, чего недостает в нашем познании о протяженности, фигурах и движениях, есть недостаток не идеи, представляющей ее, но нашего духа, который рассматривает ее.

IV. Не то с душою: мы познаем ее только сознанием, и вот почему наше познание о ней несовершенно; мы знаем о своей душе лишь то, что чувствуем происходящим в нас. Если бы мы никогда не чувствовали страдания, тепла, света и т. п., мы не могли бы узнать, свойственны ли они нашей душе, так как мы не познаем души посредством ее идеи.' Но если бы мы созерцали в Боге идею, соответствующую нашей душе, мы узнали бы в то же самое время или мы могли бы узнать все свойства, присущие ей; как мы познаем или можем познать все свойства, присущие протяженности, потому что познаем протяженность посредством ее идеи.

Правда, своим сознанием или внутренним чувством, какое мы имеем о самих себе, мы достаточно познаем, что наша душа есть нечто великое, но, может статься, то, что мы знаем о ней, не имеет почти ничего общего с тем, что она есть сама по себе. Если бы наше знание о материи ограничивалось только двадцатью или тридцатью фигурами, в которые она выливалась бы, то, разумеется, мы почти ничего не знали бы о ней в сравнении с тем, что мы знаем о ней, благодаря идее, представляющей ее. Следовательно, чтобы в совершенстве познать душу, недостаточно того, что мы узнаем о ней одним внутренним чувством, потому что сознание, какое мы имеем о самих себе, может быть, раскрывает нам только наименьшую часть нашего существа.