Разыскания истины

вать, в них пробуждается страсть и желание превосходства, и она увлекает их. Они разом возносятся так высоко, что все чуть не теряют их из виду, и часто они сами не знают, где они; они так боятся, чтобы не быть ниже слушателей своих, что даже сердятся, если те следуют за ними; они пугаются, если у них требуют какого-нибудь пояснения, и даже напускают на себя гордость при малейшем возражении, которое им делают. Наконец, они говорят столь новые и необычайные вещи, но столь далекие от здравого смысла, что более мудрым очень трудно удержаться от смеха, тогда как другие бывают совершенно изумлены.

Но когда уляжется их первый пыл, и кто-нибудь, обладающий настолько сильным и устойчивым умом, что этот пыл не мог убедить его, покажет им, что они ошибаются, они тем не менее упорно будут держаться своих заблуждений. Вид тех, кого они оглушили, поражает их самих; при виде стольких одобряющих их лиц, которых они убедили своим натиском, они убеждаются сами, в свою очередь;

или если и не убеждаются, то это внушает им, по крайней мере, настолько храбрости, чтобы отстаивать свои ложные мнения. Тщеславие не позволяет им отказаться от своего слова. Они всегда ищут какого-нибудь довода в свою защиту; никогда даже не говорят они с таким жаром и увлечением, как тогда, когда им нечего сказать;

они воображают, что их оскорбляют и стараются сделать их презренными при каждом доводе, который приводят против них; и чем эти доводы сильнее и основательнее, тем сильнее возбуждают они их неприязнь и высокомерие.

Лучшее средство защищать истину против них — это не спорить, ибо, наконец, и для них и для нас лучше оставить их в заблуждении, чем навлечь на себя их неприязнь. Не следует наносить ран сердцу, когда вы хотите исцелить разум, потому что раны сердца опаснее ран разума; помимо того, иногда случается иметь дело с человеком действительно ученым и можно, не поняв хорошо его мысли, начать презирать его, а потому должно просить тех, кто говорит решительно, выражаться возможно яснее, не позволять им переходить на другой предмет и употреблять неясные или неточные термины; и, если это люди просвященные, вы научитесь чему-нибудь от них;

если же это лжеученые, они вскоре запутаются в своих собственных словах, в чем могут винить только самих себя; из разговора с ними вынесешь, может быть, некоторое поучение и даже некоторое развлечение, если только позволительно смеяться над слабостью других, когда пытаешься излечить ее; но важнее всего то, что таким путем помешаешь слабым умам, слушавшим их с восхищением, поддаться заблуждению, следя за их решениями.

Следует заметить, что глупцы или люди, поддающиеся безотчетному и чувственному воздействию, гораздо многочисленнее людей с восприимчивым умом, которых убеждает только рассудок, и потому когда один из таких ученых говорит и произносит свое суждение о чем-нибудь, то всегда будет гораздо больше людей, верящих ему на

351

слово, чем недоверяющих ему. Но эти лжеученые, насколько только могут, удаляются от общепринятых мнений, как из желания найти какого-нибудь оппонента, чтобы, разбив его, возвыситься и показать себя, так и в силу расстройства ума или из духа противоречия; а потому их суждения обыкновенно ложны или темны, и довольно редко бывает, чтобы, слушая их, люди не впали в некоторое заблуждение.

Но открыть этим способом ложность или основательность чужих мнений довольно трудно. Трудно потому, что не одни лжеученые хотят показаться всезнающими; почти у всех людей есть этот недостаток, особенно у тех, кто немного начитан и немного учился;

вследствие чего люди всегда хотят говорить и излагать свои мнения, не прилагая достаточно внимания к тому, чтобы хорошенько понять мнение других. Наиболее снисходительные и рассудительные, презирая в своей душе мнение других, только выражают внимание на лице в то время, как в глазах их вы читаете, что они думают совсем о другом, не о том, что говорят им, и заняты только тем, что хотят доказать нам, не думая отвечать нам. Это-то и делает часто разговоры очень неприятными; ибо как ничего нет приятнее и ничто не делает нам столько чести, как когда другие усваивают наши доводы и одобряют наши воззрения; так ничего нет неприятнее, как видеть, что их не понимают и не стараются даже их понять; наконец, беседовать со статуями и убеждать их не доставляет удовольствия;

но разве не статуи по отношению к нам люди, которые не особенно почитают нас и не стараются понравиться нам, а только ищут своего собственного удовлетворения, стараясь поддержать свое достоинство. Если бы люди умели хорошо слушать и хорошо отвечать, разговоры были бы не только очень приятны, они были бы весьма полезны;

тогда как теперь, каждый, стараясь казаться ученым, только стоит на своем и спорит, не понимая других; иногда при этом страдает любовь к ближнему, и почти никогда не раскрывается истина.