По смыслу жития Константин (и Мефодий), прибыв в Корсунь, остановился здесь на некоторое время и начал изучать языки соседних народов. Это известие весьма правдоподобно. Херсонес Таврический был в то время деятельным торговым посредником между византийскими областями, лежавшими по западному и южному берегу Черного моря, с одной стороны, и варварскими народами, обитавшими на север и восток с этого моря, – с другой. На Херсонском торжище сходились весьма разнообразные языки. Здесь, между прочим, можно было встретить евреев, хазар, болгар и руссов. Следовательно, этот город представлял большое удобство для знакомства с языками упомянутых народов. Так, Константин здесь научился «жидовской беседе» и еврейским книгам. В данном случае я думаю, что жидовская беседа и еврейские книги суть не один и тот же язык. Известно, что евреи давно уже перестали говорить на своем древнем языке, а принимали обыкновенно речь тех народов, посреди которых они жили.
Следовательно, Константин с помощью книг действительно мог изучать древнееврейский язык. В житии говорится именно о самарянине, и, может быть, Константин выучился понимать книжное самаританское наречие[134]
. А что касается до живой разговорной речи, которой он научился от евреев в Херсоне, то, вероятно, это была речь хазар или черкесов, посреди которых жили евреи и часть которых они обращали в свою религию. Такое предположение тем более вероятно, что Константин отправился именно к хазарам и, следовательно, имел нужду ознакомиться с их языком. Далее в Херсоне Константин нашел русские книги, Псалтирь и Евангелие, и человека, говорившего русским языком; у этого русина он выучился читать и говорить по-русски, «к удивлению многих».На последнем известии мы остановимся и спросим: на каком языке были написаны означенные книги?
По всем соображениям, эти книги были не что иное, как церковнославянский, то есть болгарский, перевод Священного Писания. Если бы подобный перевод существовал в IX в. собственно на русском языке, то естественно представляется вопрос: зачем же Киевская Русь, принявшая христианство в X в., не воспользовалась переводом на своем родном наречии, а приняла церковные книги на языке болгарском? Если существовал русский перевод, то куда же он пропал? Затем: есть ли вероятность, чтоб около половины IX в. был уже русский перевод, когда мы не имеем указаний на христианство русского народа до этого времени? Между тем если обратимся к болгарам, то увидим все данные на их стороне. Мы говорили о начатках христианской религии у таврических болгар в VI и VII вв. С того времени она, разумеется, утверждалась все более и более, и около половины IX в. значительная часть черных болгар исповедовала греческую веру, между тем как другая часть оставалась в язычестве. Если христианство не получило еще между ними окончательного господства, то, конечно, вследствие их раздробления на мелкие общины и владения, то есть вследствие недостатка централизации. Значение последней в этом отношении мы видим у дунайских болгар при Борисе и в Киевской Руси при Владимире: когда принимали крещение верховный князь и его дружина, то с помощью их могущественной поддержки крещение подчиненных племен пошло быстрее.
Если часть болгар уже в течение нескольких столетий исповедовала христианство, то, следовательно, имела и богослужение на своем языке. Греческая проповедь, как мы знаем, отличалась от латинской тем, что первая почти везде новообращенным народам давала богослужение на их родном языке, а вместе с тем на их языки переводилось и Священное Писание. Если б у болгар VII, VIII и первой половины IX в. было богослужение на греческом языке и греческие богослужебные книги, то они успели бы настолько укорениться, что едва ли уступили бы потом без борьбы свое место славянскому языку. Между тем никакой борьбы, никаких следов этого перехода мы не видим. Но если существовали болгарские переводы, то были и болгарские, то есть славянские письмена до Кирилла. Мы с достаточной вероятностью можем утверждать, что сказания об изобретении славянских письмен Кириллом имеют легендарную примесь.