Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Итак, где же Атталиота называет варангов русью или русь варангами? Где же он их отождествляет? Между тем мой противник выражается следующим образом: «Самая твердая наша опора – рассказ Атталиоты, который пишет о том, что сам видел, – рассказ, в котором упоминаются русские и варяги, но совсем не как что-либо отличное одно от другого». И далее: «Из него (то есть из этого рассказа), несомненно, следует тождество варягов и руси, хотя Д.И. Иловайский и относится несколько иронически к нашему убеждению. Пусть судят читатели, кто прав и кто не прав». Если в предыдущей рецензии мы только иронически относились к этому убеждению, то в настоящей статье, надеемся, фактически указываем на его несостоятельность. Исследователь прибавляет, что он «по крайней мере двадцать раз читал и перечитывал этот отрывок» и никак не мог понять его иначе. Мало того, он «предложил этот отрывок на обсуждение в одном частном ученом собрании, где достаточно было лиц, знающих греческий язык и, конечно, не лишенных здравого смысла. Они также не нашли возможным другого объяснения». Меня нисколько не удивляет подобный результат. Дело в том, что никто из присутствующих, вероятно, не взял на себя труда серьезно вдуматься в смысл предложенного отрывка и все охотно согласились с толкованием исследователя; а толкование последнего сложилось под влиянием засевшей в голове мысли о тождестве варангов и руси. Я, с своей стороны, не только предоставляю читателям судить, кто прав, но и предлагаю составить специальную комиссию из ученых и беспристрастных знатоков дела для решения вопроса, кто из нас ближе к истине при объяснении упомянутого известия Атталиоты. Прежде нежели усмотреть здесь отождествление руси с варангами, следовало предложить себе вопрос: да возможно ли, чтобы Атталиота одних и тех же людей, на расстоянии нескольких строк, называл то русью, то варангами, нигде не оговариваясь, что эти названия означают одно и то же? Ни он, ни другой какой-либо писатель нигде не сделали такой оговорки (подобно тому, как это сделал Лев Диакон относительно тавроскифов). Следовательно, прав ли я был, нападая на критические приемы В.Г. Васильевского, на такие приемы, с помощью которых можно приходить к самым неожиданным выводам?

Итак, «самая твердая опора» оказывается просто недоразумением, недосмотром, неточным толкованием текста, хотя на текстах мой противник главным образом и старается, так сказать, меня допечь. Конечно, недоразумения и недосмотры могут случаться со всяким исследователем, и мы нисколько не желаем на подобном основании умалять всем известные ученые достоинства В.Г. Васильевского. Жаль только, что это случайное недоразумение послужило главным основанием его главного вывода.