Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю

Итак, роксалане будто бы не могли быть славяне, потому что имели конницу; а русь не могла быть славянскою, потому что имела судоходство и еще потому, что она объединила народы, разбросанные на обширных равнинах (С. 393). Оказывается, что славянское племя совершенно обижено судьбою. Даже финны и те, оказывается, гораздо более одарены от природы и более способны к разнообразной деятельности. Так, в этом мало подвижном, преимущественно лесном племени встречаем, с одной стороны, пиратов (на Балтийском море), с другой – целый степной, конный народ (угры), и притом такой народ, который основал значительное государство. Туркмены, тип степного, конного народа, и те имели своих пиратов на Каспийском море. Не приводя других примеров для сравнения, укажу опять на славяно-русских казаков XVI и XVII вв.: они жили в тех же местах, в которых встречаем древних роксалан и русь. И что же? Казаки одновременно являются и конницей, и пиратами, а при случае и пехотой. Странно как-то столь известному ученому указывать на столь известные факты. Обратимся к самым древним временам. Скифы вообще представляются степным, кочевым и конным народом. А между тем у них были также морские пираты; у них была пехота. Так, в рассказе Лукьяна «Токсарис» пехота является еще в большем числе, нежели конница. Повторяю, любопытно было бы познакомиться с тою сравнительною историей военного быта, которая доказывает, что русские славяне никогда не находились в диком состоянии, никогда не были кочевниками, никогда не были знакомы с морем и никогда не были способны к созданию государственного быта. И при этом г. Куник упрекает своих противников в том, что они «страдают незнанием оснований этнологической критики» (С. 452).

Голословно отрицая всякую связь между роксаланами и русью, автор «Дополнений» к «Каспию» не раз спрашивает, почему же ни один источник не говорит о морских походах руси до так называемого Рюрика. Ответ на этот вопрос уже был мною предложен; но, по обыкновению, норманисты не обратили на него внимания. Я говорил в том смысле, что русь, конечно, и прежде была знакома с Каспийским и особенно с Черным морем; когда же она объединилась и достигла известной степени могущества, то уже не ограничивалась более мелким пиратством или плаванием для торговых целей и для найма в иноземную службу, а стала предпринимать походы в больших силах и в 865 г. сделала нападение на самый Константинополь. Это нападение и заставило византийцев громко заговорить о руси, хотя по всем признакам они уже давно были знакомы с нею. (О том, например, свидетельствует патриарх Фотий в своих «Беседах».) Наш летописец почерпнул начало русской истории из византийского рассказа о нападении 865 г. и приурочил к этому событию мнимое призвание варягов с Рюриком и Аскольдом во главе. Я уже замечал, что если бы нападение на Константинополь случилось столетием ранее, то Рюрик и Аскольд в нашей летописи, конечно, были бы отнесены на сотню лет выше. Если противник не согласен с таким заключением, то пусть прежде всего потрудится доказать, что известие нашей летописи о событии 865 г. совершенно самостоятельное, а не заимствовано буквально из хроники Амартола.