Итак, даже в относительно либеральные времена конца 20-х годов, когда «никакого классового содержания» еще можно было не находить «ни в Пифагоровой теореме, ни в правиле Ампера, ни в законах Менделя» и тем самым еще сопротивляться «солнечной истине марксизма» 9
, уже тогда лосевская философская система вообще и его «философия числа» в частности были обречены на отторжение. Что ж тогда говорить об интеллектуальной атмосфере 30-х годов, когда философское освещение проблем математики «обогатилось» борьбой с «егоровщиной» и «лузинщиной» (заметим, что Д.Ф. Егоров и Н.Н. Лузин входили в круг близких друзей Лосева) и когда, по определению современных исследователей, «пышным цветом расцветает славословие вождю» и побеждают «сдерживаемые до того начетничество, догматизм, конъюнктурщина, раболепие, беспринципность, аморальность, доносы друг на друга» 10. И какие же труды, спросим мы, полагал издавать Лосев именно в эти годы? В его «Диалектических основах математики» нет не только какого-то хотя бы слабого намека на идейное сближение, к примеру, с Энгельсовой «Диалектикой природы», тут нет даже формальных и чисто ритуальных отсылок к трудам классиков марксизма-ленинизма. А каким образом он цитировал таковых, если дело к тому все-таки шло, как в работе, скажем, «О методе бесконечно-малых в логике»? Все «нужные» и злободневные цитаты компоновались в локальные области вступительной части (удобно проверить лояльность автора, не утруждая себя чтением содержательной части текста) или в специальный отдельный параграф, где механически складируются высказывания имярек без всяких оценочных суждений и опять-таки без реальной увязки с собственными построениями. Вообще исследователям «катакомбной» составляющей отечественной философской мысли пример творчества Лосева дает много важнейшего материала, скажем, о той замечательной иронии, с которой он явочным порядком превращал некие идеологемы из разряда основополагающих в маргинальные, как, впрочем, и обратно, — вспомним страстное анафематствование врагам имяславия, укрытое в недрах обширных примечаний книги «Античный космос и современная наука».Лосев, конечно же, желал видеть свои работы опубликованными, потому должен был так или иначе кодифицировать их на языке, что господствовал в обществе. Однако «перевод» принципиально не искажал сообщаемого. Вот только один пример из истории создания «Диалектических основ математики». В архиве философа сохранился небольшой машинописный текст с перечнем поправок по данной книге, которые рассматривались в ответ на критические замечания С.А. Яновской и относились, можно предположить, к середине 30-х годов. Автором предусматривались некоторые коррективы «в целях большей ясности» и вносились «чисто математические изменения» (в изложениях аксиомы Паша, проблем упорядочения множеств, гильбертовского формализма и др.), а также изменения «ради избежания политических кривотолков» и «в целях подчеркивания философского объективизма» книги (анализ дошедших до нас материалов показывает, что правка была минимальной и носила сугубо косметический характер). В заключение же перечня фиксировалось незыблемое и для нас, теперешних читателей, поучительное: «Оставлены без изменения все места, где идет чисто логический анализ. И вообще защищается логика как чистая наука». Обнаружился в архиве и образчик неизбежной реакции на подобную установку — в виде отзыва на «Диалектические основы математики» за подписью П. Жаровой. Тогдашний критик почему-то «отказывается видеть какой-нибудь вразумительный смысл» в высказываниях философа, но зато уверенно замечает, что «автор исходит из идеалистических, можно смело сказать, религиозно-мистических установок, проповедуя которые поднимается подчас на ступень подлинного поэтического пафоса». Достаточная временная дистанция и, главное, возможность напрямую познакомиться с учением Лосева дает нам все возможности убедиться, насколько его критики были пристрастны и сколь точно сама эта критика характеризовала обстоятельства момента высказывания.
3. У последних «как» и «почему»