Разыскания о жизни и творчестве А.Ф. Лосева

Но обратимся к заметке в «Вечерней Москве». Ее автор рисует картину «ожесточенных боев на философском фронте», в ходе которых «воинственные материалисты-диалектики» вынуждены не только наносить «сокрушительные удары противникам на „внутреннем фронте“, извращающим основы материалистической диалектики», но они также успешно «сражаются с исконным внешним врагом – идеализмом». Оказывается, «значительные кадры идеалистов, не сложив оружия, окопались в ряде наших учреждений (например, в ГАХНе) и производят вылазки в качестве „вольных стрелков“. Тов. Деборин подробно характеризует суть „средневековщины“ одного из таких „стрелков“ – Лосева, стоящего на позиции „диалектического“… идеализма». Действительно, целые страницы вступительной части программного доклада А.М. Деборина отданы разбору учения этого «реставратора» диалектики (цитируются книги Лосева «Античный космос и современная наука» и «Философия имени», вышедшие в 1927 году), который – неслыханно! – «предпочитает „чистую диалектику“ Плотина и Прокла материалистической диалектике Маркса, Энгельса и Ленина». Конечно же, заключает докладчик, эта «лосевская идеология отражает настроения самых реакционных элементов нашей страны» и с тем убеждает своих коллег, что «борьба с идеализмом и мистицизмом является нашей первой обязанностью» ⁶.

Как видим, размежевание обозначалось явственно и недвусмысленно. «Новая русская философская система», свидетельствующая своим появлением, «что и внутри России жив дух истинного философского творчества, пафос чистой мысли, направленной на абсолютное» (воспроизводим констатацию С.Л. Франка ⁷, который в эмигрантском далеке совсем иначе откликнулся на те же две книги Лосева, что год спустя «прочел» А.М. Деборин), понадобилась советским философам скорее для сведения счетов «со своими». В этом отношении весьма показательны материалы дискуссии по деборинскому докладу, где торжествующие «диалектики» бросают упрек сконфуженным «механистам», поскольку последние не проявили должной партийной бдительности и не объявили бой «идеализму шпетов и лосевых», в то время как «диалектики» уже начали окопную войну на «внешнем» фронте… Заметим, что первые выпады против Лосева исходили именно из лагеря, где еще были способны (хотя бы втайне) оценить реальное значение «чистой диалектики». Сохранились свидетельства, что Лосев строил планы объяснения с Дебориным, желая установить с ним взаимопонимание на почве научной (неидеологизированной) мысли. Показательны в этой связи некоторые сочувственные отклики западной, прежде всего эмигрантской прессы, на итоги философской батрахомиомахии в Советском Союзе, когда отмечалось, что «деборинцы ценили специфичность философии», «в их работах воскресали основные философские категории» (П. Востоков), обнаруживались «тенденции к идеализму» и чуть ли не намечалось «обособление философии от политики» (Н. Бердяев) ⁸.

Итак, даже в относительно либеральные времена конца 20-х годов, когда «никакого классового содержания» еще можно было не находить «ни в Пифагоровой теореме, ни в правиле Ампера, ни в законах Менделя» и тем самым еще сопротивляться «солнечной истине марксизма» ⁹, уже тогда лосевская философская система вообще и его «философия числа» в частности были обречены на отторжение. Что ж тогда говорить об интеллектуальной атмосфере 30-х годов, когда философское освещение проблем математики «обогатилось» борьбой с «егоровщиной» и «лузинщиной» (заметим, что Д.Ф. Егоров и Н.Н. Лузин входили в круг близких друзей Лосева) и когда, по определению современных исследователей, «пышным цветом расцветает славословие вождю» и побеждают «сдерживаемые до того начетничество, догматизм, конъюнктурщина, раболепие, беспринципность, аморальность, доносы друг на друга» ¹⁰. И какие же труды, спросим мы, полагал издавать Лосев именно в эти годы? В его «Диалектических основах математики» нет не только какого-то хотя бы слабого намека на идейное сближение, к примеру, с Энгельсовой «Диалектикой природы», тут нет даже формальных и чисто ритуальных отсылок к трудам классиков марксизма-ленинизма. А каким образом он цитировал таковых, если дело к тому все-таки шло, как в работе, скажем, «О методе бесконечно-малых в логике»? Все «нужные» и злободневные цитаты компоновались в локальные области вступительной части (удобно проверить лояльность автора, не утруждая себя чтением содержательной части текста) или в специальный отдельный параграф, где механически складируются высказывания имярек без всяких оценочных суждений и опять-таки без реальной увязки с собственными построениями. Вообще исследователям «катакомбной» составляющей отечественной философской мысли пример творчества Лосева дает много важнейшего материала, скажем, о той замечательной иронии, с которой он явочным порядком превращал некие идеологемы из разряда основополагающих в маргинальные, как, впрочем, и обратно, – вспомним страстное анафематствование врагам имяславия, укрытое в недрах обширных примечаний книги «Античный космос и современная наука».