Разжигательница (ЛП)

Король хватает вазу со стола и швыряет её в камин. Стекло разбивается и отскакивает от стены. Один из осколков прилетает в щёку Кастиана. Мальчик, с открытым от испуга ртом, вытирает кровь внешней стороной ладони.

— Когда я говорю, чтобы все молчали, все должны молчать, — Фернандо поднимает книгу, лежавшую у ног Давиды. В её горле застревает ком, пока он листает страницы. Она знает, как это выглядит со стороны. Знает, что прощения не будет. Знает, что за эти слова, эти сказки следует наказание.

— Я оказал тебе своё доверие, и вот чем ты ответила? Отравляешь разум моего сына? — он бросает книгу в огонь, и Кастиан бросается за ней.

— Нет!

Но стоит ему только дотянуться до уголка, книга уже охвачена пламенем, а кулак короля прилетает в лицо мальчика. Одно из колец на руке короля оставляет заметный порез, из которого течёт кровь по брови принца.

Губы Кастиана дрожат, когда он встаёт перед отцом и его стражником. Он сдерживает вопль так, как может, но Давида знает его сердце и знает, что оно болит сильнее, чем мальчик может выдержать. Она поднимается и обнимает его, шепча на ухо:

— Всё будет хорошо, мой милый.

Она кожей чувствует ярость короля, как ледяную пощёчину. Он подаёт знак стражнику, который хватает Давиду за горло. В его руке появляется что-то железное, грубой работы, похожее на ножницы. Зажим.

Кастиан кричит и пинает солдата, но его останавливает отец. Держит мальчика за плечи. Заставляет смотреть.

— Я сказал молчать, — говорит король.

Муки Давиды обжигают, как огонь мои ладони. Я резко отстраняюсь, сбивая несколько ящиков. Стоящий сверху падает и трескается, из него выпадает множество недозревших слив. Я присаживаюсь на пол, собирая их, чтобы занять чем-то свои пальцы.

— Мне жаль, мне так жаль, — повторяю я несколько раз, нас обеих трясёт. Она больше не вспомнит тот день, но боюсь, меня он будет преследовать всю оставшуюся жизнь.

Это сделал король.

Король отдал приказ наказать её, а не принц. Кастиан был ребёнком. Он, судя по всему, переживал за неё, доверял ей. И как тот мальчик стал Кастианом, которого я знаю? Почему молва говорит, что это принц вырвал ей язык? Я хочу вырвать из своего сердца эту тревогу за него, которую ощутила в воспоминании. Напуганный ребёнок, запертый в библиотеке.

Я была такой же.

И она не тот шпион, которого я искала. Она просто ещё одна мориа, втянутая в войну, которую начали не мы. Она могла уйти с остальными. Могла найти убежище. Но не стала. Я встряхиваю головой, не понимая, зачем она добровольно осталась во дворце, если не помогать мятежникам. Одни сражаются. Другие прячутся. Третьи помогают так, как могут. Теперь я иначе воспринимаю воспоминание Гектора. Давида наблюдала за прогрессом Кастиана на тренировке не в целях шпионажа. Она смотрела на него, как мать на своего ребёнка.

— Ты остаёшься ради него, да?

Давида кивает и сжимает мои ладони. Она слегка касается пальцем чуть выше моего сердца. Её глаза увлажняются. У неё всё ещё есть куча хороших воспоминаний о мальчике. Я думаю о том, что сказала Нурия, после того как я забрала её воспоминание. Холодная, пустая комната в её разуме. Давида чувствует то же самое? Она гладит меня по щеке, этот заботливый жест я бы хотела запомнить.

В своём воспоминании Гектор говорил, что больше всего любит Давиду за её теплоту. Персуари могут усилить уже существующие эмоции. Понимание. Доброту. Не только подталкивать к действиям. Что такого делали с Кастианом, что ей требовалось использовать свой дар на нём?

— Я никому не скажу, клянусь.