Пока Саида отправляется за покупками в гавань, Марго и я разведываем обстановку. Остальные ждут в нашей похищенной повозке. В доме на берегу моря стоит кромешная тьма — ни одного огонька внутри. Морской бриз успокаивает, на набережной ни души. Дом, по большей части, пуст, в нём скромные комнаты, минимум мебели. Есть погреб с мешками риса и банками засоленной рыбы. Что ж, думаю, мы справимся.
— Пойду схожу за остальными, — говорит Марго.
— Постой, — жду, когда повернётся ко мне. — Ты была права.
— Сейчас не время для этого, Рен.
— Одну минуту, это важно. Я хочу сказать, что ты была права. Когда говорила, что я сама виновата в своём одиночестве. Это было пустым звуком, пока Мендес не наговорил всех этих вещей.
— Тебе стоит выкинуть его из головы и сердца, — напоминает она мне.
— И всё же он навсегда останется здесь, — я прижимаю палец к виску.
Марго вздыхает. Ветер взлохмачивает её распущенные золотые пряди.
— Ты уже справлялась с этим в прошлом. Сможешь и теперь.
Она оставляет меня одну. Я вдыхаю запах моря, готовясь. Я радуюсь передышке, пока воспоминания Мендеса наполняют мой разум. Закрывая глаза, я вижу свои руки робари, и как судья Мендес обматывает их тканью. Это никогда не было отцовским прикосновением. Его заботливые руки были под властью страха, как у человека, который рискует потерять слишком многое.
***
Один за другим, выжившие шепчущие заполняют заброшенный дом. Единственной из старейшин выжила Филипа, и она назначила Марго, Саиду и персуари по имени Том'aс на самые высокие позиции. У каждого было задание: организовать постели, приготовить еду, проверить оружие, подготовить всё к скорому уходу в чрезвычайной ситуации.
Саида и Томас ещё пока не вернулись со своего задания — обменять рубины на проезд на корабле. Я запираюсь в умывальной. У меня ломит всё тело, даже там, где я не думала, что оно может болеть. Я снимаю одежду и умываюсь, меняю повязки на ранах. Чудесный подарок леди Нурии испорчен окончательно, но я пытаюсь спасти как можно больше платиновых звёзд и проволоки. Скручиваю несколько нитей в два браслета, закручиваю остальное и складываю в кожаный мешочек, привязанный к поясу. Закончив с этим, я заплетаю волосы в простую косу сзади. Что бы сказал Лео, если бы увидел, как я надеваю штаны для верховой езды и тунику из мешковины, к тому же дырявую? «Хм, по крайней мере, они чистые»?
Я зачерпываю больше воды ладонями, пытаясь вымыть грязь из-под ногтей, как вдруг у меня что-то звенит в ушах — воспоминание вырывается из памяти. Голос Мендеса звучит отчётливо, как колокол. Туманное воспоминание о нём, стоящем на берегу моря, проясняется, готовое к тому, чтобы быть увиденным.