Разжигательница

Держать лицо оказывается сложнее всего, что я когда-либо делала. Король Фернандо вызывает иной страх, нежели его сын. Принц Кастиан показывает терпеливую надменность и спокойствие, такое же обманчивое, как затаившаяся змея, в то время как король Фернандо резок, его ненависть ко мне — если не ко всему на свете — пылает, как зажжённый факел. Он не обратил внимание ни на хихиканье придворных, ни на извинения Мендеса. Только продолжил неотрывно смотреть на меня бездонными чёрными глазами. Он не одевается так броско, как Кастиан. Он одет в чёрное с головы до ног, как будто носит траур.

Мои губы настолько сухие, что я чувствую жжение, но прикусываю язык, чтобы не облизать их.

«Не отводи взгляд», — мысленно говорю сама себе. — «Пусть он поймёт, что ты можешь быть ему полезна».

Тем временем король Фернандо совершает кое-что неожиданное.

Он поднимается с трона и сокращает расстояние между нами. Теперь он так близко, что я не могу перестать сравнивать его с сыном. Единственным живым сыном. Кастиан преследует своих жертв, как горный лев играется с едой. Король смотрит на меня так, будто хочет вскрыть, а потом изучить. Если Кастиан смеялся, празднуя победу, то Фернандо словно постоянно испытывает отвращение и презрение. Сам факт того, что я стою здесь, оскорбляет его. Как он выносит присутствие своей Руки Мориа, я не представляю. Это тот же человек, который позволил Лозару жить во дворце, пока тот не попался? Не верю.

— Я нашёл вам новую робари, ваше величество, — объявляет судья Мендес, не поднимая головы, — как и обещал.

— Если я правильно понимаю, ты ничего не находил, — возражает король. Даже я ощущаю, как жалят его холодные слова. Мендес остаётся неподвижным.

Король Фернандо немного ниже меня ростом, но стоит прямо, точно вяз. У меня мало воспоминаний о нём, будь то своих или украденных. Помню, как видела его однажды, когда он ворвался в библиотеку судьи Мендеса. Он тогда был более мускулистым, с чёрными волосами и густой бородой, которая старила его. Теперь он тоньше, волосы поредели и поседели — чернила стали пеплом, появились морщины на лбу и опустились уголки губ. Только его глаза остались молодыми. Этот человек захватил трон отца в семнадцать и расширил границы Пуэрто-Леонеса, обеспечил себе союзника по ту сторону моря и новое королевство через брак. Его кожа похожа на тёплое молоко, бледная в сравнении с его тёмными бровями и бородой.

— Покажи мне свои руки, — приказывает король Фернандо голосом человека, привыкшего, что его команды тут же выполняются.

Мендес быстро подходит ко мне с маленьким ключом и снимает перчатку.

К моему удивлению, король Фернандо сжимает мою руку, уверенный, что я не заберу его воспоминания через кожу.

«Сделай это. Сделай это, избавь мир от него».

— Скажи мне, — продолжает король, держа мою руку ладонью вверх подобно обычной гадалке с рыночной площади, — почему же ты раньше не сбежала от этих мятежных тварей?

Перевожу взгляд на судью Мендеса. Он ободряюще кивает, потому что я уже затянула с ответом.

— Я пыталась, ваша величество, — заставляю свой голос не дрожать, ведь это правда.

— Пыталась все восемь лет, что тебя не было? — язвительно уточняет он. Двор отвечает короткими надменными смешками.

Во рту всё пересыхает, уголки губ слипаются, когда я продолжаю говорить:

— С каждым днём это становилось всё сложнее. Я потеряла всё, даже надежду.

Лучшая ложь похожа на преломлённый свет. Играет с восприятием.

— Желаете увидеть шрамы, которые они оставляли на мне после каждой попытки побега? — я тянусь к шнуровке своего корсета на спине. Это блеф, но я должна довести его до конца, любая заминка вызовет подозрения.

Это блеф, который нравится королю Пуэрто-Леонеса. Он поднимает свою руку, и я прекращаю развязывать шнуровку. Он может быть убийцей, фанатиком, тираном, но есть качество, которым он гордится, — его извращённое чувство благородства.

— Леонардо? — подзывает король Фернандо слугу, и Лео подходит к нам за пару широких шагов. Его голова склонена, взгляд направлен в пол, кудри свисают вниз. — Ты одевал это создание. Что ты заметил?

Я с трудом глотаю, вспоминая события этого утра. Как Лео резко вдохнул, перед тем как начать застёгивать платье, и как я напряглась. Он не спрашивал, каким образом моя спина превратилась в лабиринт из шрамов, просто продолжил напевать свою жизнерадостную песенку.

— Я полагаю, что шрамы на её спине были оставлены людьми, у которых не было ни капли любви к девочке.

Я недооценила Лео. Не только судья Мендес ему доверяет, но и сам король полагается на его слова. Он явно не может быть Сорокой. Я задумываюсь над тем, как простой актёр добился такого уровня доверия во дворце. Кошачьи зелёные глаза Лео скользят по моим рукам, но он ничего больше не говорит.

«Напротив. Он бы стал прекрасным шпионом», — думаю я.

— Шепчущие не доверяют робари, — говорю вслух, держа руки перед собой. — Даже сейчас они держат нас за воров и мусорщиков. Нас там было двое, хотя мы были разделены. Другой робари погиб пять лет назад во время нападения.