Re:мейк

В свои тридцать лет я не могла пригласить мужчину на ночь. Утром родители бы словом не обмолвились, скорбно вызывая меня на завтрак. Но я не могла и точка.

В подъезде было темно, только на верхних этажах брезжил свет.

В тишине трещали одежды, со звоном упали ключи – земля уходила из-под ног. В считаные минуты я оказалась без юбки в одних чулках. Рывком он развернул меня к стене и стремительно вошел внутрь весь, до корня. Напряженные шарики уперлись мне в ягодицы. Было ощущение, что внутри меня орудует кабачок нового урожая. Опираясь на батарею центрального отопления, я обжигала пальцы о пыльные трубы. Нутро сотрясалось в оргазмическом спазме. Казалось, еще немного, и я умру прямо в подъезде от гадости и нелепости происходящего.

Облупившаяся штукатурка образовала миниатюрную пагоду на стене.

Наверху хлопнула дверь, послышались чьи-то шаги. Я успела подхватить скомканную юбку и ключи, пока Саша деловито расправлялся с ширинкой. Я взлетела на третий этаж и открыла дверь своей квартиры.

Проснулась от шума и холода. Головная боль обручем сковала виски. Память разметала клочья вчерашнего вечера. Полночи я удивительно обильно фонтанировала скудными ресторанными закусками над унитазом, извергая, казалось, самое себя.

Родители собирались на дачу – гремели ведрами в коридоре, раскрыли все двери и переносили вещи в машину. В квартире царила вселенская стужа. Мама прямо в плаще присела у моего изголовья. Она пахла весенним ветром. «А может, с нами поедешь, Мариша? На свежем воздухе поправишься быстрее, – она оглянулась на дверь, ища глазами папу. Обычно в его отсутствие ее охватывала тихая паника и беспомощность, как после ампутации конечности. – Да, Юрочка?»

Папа утвердительно кашлянул в коридоре.

– Я безнадежна, мама, езжайте без меня.

Мамины мысли целиком оккупировали лук севок и семена в крохотных разноцветных пакетиках – редис «Жара» и «Заря» – другие она не признает, огурцы традиционно «Либелла» и «Нежинский», укроп кустовой. Еще с вечера она любовно перекладывала их в картонную коробочку, перечитывала папе названия. Мог ли быть услышан мой робкий призыв о помощи в преддверии посевной? А ведь ей стоило просто спросить: «Девочка моя, что случилась?» И я бы все рассказала ей, уткнувшись щекой в мягкие ладони.

– Что за ерунда? – отмахнулась мама. – Суп я на плите оставила, а второе в микроволновке...

Она прошелестела плащом, задернула занавеску и вышла, так и не узнав, как я провела вечер и ночь. После отъезда родителей я слонялась в шерстяных носках, разнашивая тесные туфли, изредка просматривала новые сообщения на сайте. Интернет затягивал, как игровой автомат, успешно поддерживая иллюзию выигрыша.

Через неделю Саша перезвонил, беспечно поинтересовался планами на вечер. Я ответила, что занята. Мой голос был глух, тон неприветлив. Больше он не перезванивал. Летом я увидела его на пляже в Зеленогорске, с женой и двумя хмурыми девочками. Дочки громко ссорились из-за мяча. Я не испытала ни досады, ни обиды, ни грусти. Многократные Интернет-вакцинации привили равнодушие.

Все лето я лавировала между встречами с Интернет-мужчинами и работой. Случалось, что мелкие пригородные командировки совмещала со свиданиями. Я ходила в театры, рестораны, на концерты, салюты и ночные крытые катки. Припоминаю, как однажды полдня провела в Павловском парке в обществе славянских фундаменталистов. Немногочисленной группой они шествовали по аллеям парка в малорусских вышиванках, вооружившись посохами, почем зря кляли жидомасонов, ратовали за восстановление Киевской Руси и пугали отдыхающих. У предводителя с плеча свисала волчья шкура, стеклянные глаза зверя блестели тусклым безнадежным светом. Я ожидала, что они начнут колядовать у киосков в Тярлево, но росы извлекли из мешка казну, деловито справились о ценах и приобрели пирожки с капустой, а после степенно опустились на траву. Мы с Юрой-34 случайно прибились к ним у входа в парк. Юра, пригласивший меня на загородную прогулку, был худ, бледен и невысок ростом, работал художником-дизайнером в типографии, оформлял шоколадные обертки. Он говорил, не умолкая ни на секунду.

– По сути, лучше так, на свежем воздухе. Пусть себе митингуют, лучше, чем водку хлестать, – рассудительно заметил он. – Только ты не смейся, кажется, для них это все очень серьезно. А ты, я вижу, можешь! – Юра ущипнул меня за ягодицу. – Пре-зики взяла? Может, за кустик сходим, пока славяне трапезничают?

Еще пару месяцев назад я бы оторопела от такого оборота, залившись тургеневским румянцем. А теперь ни один мускул не дрогнул, будто не слышала.

Я лишь утвердилась в своем упорстве. Поначалу подруги живо интересовались, потом подтрунивали, а спустя несколько месяцев сочувствовали: «Неужели ни один тебе не подошел?» Отныне я знала, чего хочу, из десятка встреч, лиц, сотен слов получив эти знания. Оставалось терпеливо ждать встречи с тем единственным, чей контур, едва уловимый, как апрельский зеленый дым над голыми ветвями, плыл в моем воображении.

Ольга звала на море, но я отказалась.