Re:мейк

Началось сущее безумие, но несколько дней я провела в мире грез, в лихорадке радостного ожидания, как перед приходом гостей. Неутомимая в косметических ухищрениях, я перепробовала все, что предлагали салоны красоты, – обертывания, крио-сауны, пилинги, окраски, массажи, педикюры, маникюры. Не из пустого женского тщеславия, не для праздных глаз готовила я себя, но для единственно возможного в моей жизни мужчины. Я гадала перед сном, как он выглядит, как улыбается, какой у него голос, с трепетным любопытством матери, вынашивающей дитя.

– А ты, самое, похорошела, прям не узнать! – Юрка поймал меня во дворе. – Может, как-нибудь на танцы к нам придешь? Или в гости?

– Не могу. Влюблена, – отвечала я, – пока безответно!

– Сойдетесь, – смеялся Юра, – помяни мое слово, к осени и сойдетесь. Кабанчика на свадьбу забьем. Стариков обрадуешь! Хочешь историю? Хотел зайти, рассказать.

Под ветром послушно покачивались тополя, сгоняя белый пух. Я слушала, а неуловимая чужим ухом мелодия кружила в небе, как снегопад, и, сбиваясь в ватные комья пуха, катилась по дворам.

Она оборвалась в единый миг.

В конце июля.

Ее отключили грубо и без предупреждения, как на днях горячую воду в связи с профилактическим ремонтом теплосетей. Была веская причина – два велосипеда в прихожей. Я не была готова. Я...

Но если по порядку, в тот день Сергей-34 пригласил меня искупаться. Столбик термометра подполз к тридцати. И это в тени. По три раза на дню я забиралась под холодный душ, изнывая от жары. Мы созвонились, встретились на Черной речке и отправились в Сестрорецк на озеро Разлив. Сергей выглядел моложе своих лет. Высокий. В жизни он оказался симпатичней, чем на фото.

По дороге я рассказывала о себе. Отработанный текст, дежурные шутки. Для них я делала заготовленные паузы. Но Сергей не смеялся. Пугался, как ребенок: «Неужели так и было? Какая ты смелая девушка!» Можно было только позавидовать его детской непосредственности, наивности и чистоте восприятия материала. Я была в прекрасном настроении. Хотелось бесконечно мчаться по Приморскому шоссе, подставляя лицо прохладному ветру, рвущемуся в открытое окно.

Мы купались больше часа. Он нырял и хватал меня за ноги под водой, я визжала от неожиданности. На берегу он протянул мне большое красное яблоко. Я надела шорты прямо на мокрый купальник, сверху набросила влажное полотенце. А когда вернулись в город, одежда и полотенце уже просохли.

– Может, обратно вернемся? – предложил Сергей и игриво подмигнул. – Только скажи!

Он сделал вид, что разворачивается.

– Нет, нет – уже поздно, – я замахала руками. Сергей залился раскатистым смехом, запрокинув голову.

– Тогда завтра. Поедешь? Мне так понравилось, – он потянулся ко мне.

Если сейчас целоваться полезет и петь камфорным голосом о том, какая сексуальная, то лучше умру от жары, но никуда с ним больше не поеду, – твердо решила я.

– У тебя ремень перекрутился, – сказал он, – давай поправлю.

Я облегченно вздохнула.

– Не понимаю, но почему-то мне так хорошо с тобой, даже не хочется расставаться, – говорил он просто и совершенно искренне, – давай я тебя хотя бы до дома подброшу, только вещи ко мне завезем.

Я испытывала похожие чувства, но промолчала из страха спугнуть удачу.

Его дом оказался по пути – на Мойке. Сергей открыл двери и исчез в темном коридоре. Я осторожно проследовала за ним, не сделав и двух шагов, на что-то наткнулась. Раздался неимоверный грохот. Сергей включил свет. Оказалось, что я перевернула два велосипеда.

– Сережа, зачем тебе сразу два велосипеда? – с досадой сказала я, потирая ушибленную ногу.

– А ты сама подумай! – с кривой усмешкой ответил Сергей и скрылся в комнате.

Я замерла на месте от внезапной догадки. Глаза без усилий отыскали женские и детские тапочки, косметику на тумбочке перед зеркалом, корзинку с пластиковыми игрушками...

«Аты сама подумай. Подумай. Подумай», – слышалось отовсюду, когда сбегала с лестницы, когда ловила такси, размазывая слезы по лицу, когда ворвалась домой, будто за мной гнались, и швырнула сумку в самый дальний угол.

Все!

Больше не могу! Всему есть предел!

Все как один, старательно забытые, в одночасье они обступили мою память.

Детина с помятым лицом у ларька, сутулясь, вгрызался в пакет с шавермой:

– Моя жена не любит секс. У нас хорошие отношения, но, – и его лицо перекосилось, словно он уксуса глотнул, – но во мне столько не растраченной нежности...

С его губ стекал майонез. А может, материализованный избыток нежности. Остекленев от злости, я слушала его и думала: «У каждой бляди своя история!»

– Марина, давай еще покатаемся по городу. Скучно одному, – канючил мальчишка за рулем. – Домой мне сейчас нельзя. Моя дома спросит, а чего это я так рано, и погонит в садик за ребенком.

– Если жена не знает, на, значит – не измена, – плевался при каждом слове блондин, по-пеликаньи оттопыривая нижнюю челюсть. Мне хотелось забросить в нее карася, чтобы он умолк. – Не знает, на, – спит спокойно!

– Почему у вас шашлычки холодные? – раздраженно он окликнул растерянную официантку. – Сегодня не оставлю чаевых, на, – не заслужили.