Я боролась с ремешком на шлеме – сказать мне было нечего. Он не спеша помог мне снять шлем, касаясь лица сухими горячими ладонями. И вдруг стиснул мою голову, как орех, и закричал, смеясь:
– Курсант, отвечайте, когда вас спрашивают.
– Марина, ты летишь? – окликнул Саламатин. – Твоя очередь. Вы уж извините, что отвлекаю, – с кривой ухмылкой добавил он.
– Ты не отвлекаешь, – сухо ответил Андрей. – Но Марина не полетит, она пойдет со мной.
– А-а-а, понятно, – многозначительно протянул Саламатин и рысцой пустился от стоянки к домику.
– Марина, поехали в город. Ты не против? Заодно сумку заберу, – сказал Андрей.
Непродолжительное членство в летном клубе успело избавить меня от последних иллюзий, которые я питала в отношении мужчин. Скрепя сердце, они еще терпят женщин на дороге, не упуская, впрочем, подходящего случая, чтобы посмеяться: «Ну-ка, глянь, небось, баба за рулем», – говорят они друг другу, если впереди идущая машина, перестраиваясь, показывает поворотник, а стекло заднего вида не украшено шляпками и туфельками.
Но женщина в небе для них – нонсенс, и мужчины в клубе, если заходила об этом речь, расхаживали бойцовыми петухами, припадая на одно крыло, выкрикивали: «Это наше небо! Бабы пусть на кухне сидят!» Я только смеялась. У Саши темнели глаза от таких разговоров, она порывисто вскакивала и уходила. Нет, есть женщины-летчицы, но на Сашином примере я убеждалась, как сложен их путь, как придирчивы были инструктора, как незначительные ошибки, которые снисходительно прощались мужчинам, грозили женщине отстранением от полетов.
Феминизм мне чужд. Есть в нем пошлость и бесстыдство, от которых мне всегда становится неловко, как при виде пьяной и развязной женщины. Быть наравне с мужчиной – боже упаси. Зачем? Если неравенство заложено в нашей природе, значит, так тому и быть. Я не собиралась размахивать кувалдой, боксировать, толкать вагонетки и мочиться стоя, прислонившись к фонарю. Меня угнетало предвзятое отношение, каким бы признаком при этом ни оперировали – национальным, возрастным или половым. «В конце концов, – отвечала я летчикам, – мы не в бане, а небо – не мужская парная». Тем не менее, мужчины более похожи на женщин, чем полагают. И я знала наверняка, что и пяти минут не пройдет, как весь клуб облетит известие о нас с Андреем. А Петя, не щадя времени и красок, распишет увиденную им сцену.
Мы зашли в домик. Я переодевалась и слышала, как Саныч ревниво допрашивал Андрея:
– Уезжаешь?
– Да, надо по делам.
– Домой поедешь? – громче спросил он.
– Нет.
– Что-то Юля давно не приезжала с тобой? – еще громче спросил он, рассчитывая, что я услышу в соседней комнате.
Я услышала. Я уже выходила на улицу, а следом шаркал Саныч, беспомощно пытаясь уберечь меня от беды:
– Ты привет ей, привет жене передай.
– Передам, передам, – смеясь, ответил Андрей.
Я дергала ручку, забыв открыть дверь. Я старалась держать себя в руках, но, когда трогалась со стоянки, стало горько во рту. Андрей безмятежно насвистывал какую-то мелодию.
– Давай остановимся у озера, искупнемся, – предложил он.
Едва он произнес это, я остановила машину.
– Озеро дальше, надо еще метров двести проехать, а там по лесу дойдем.
– В-в-выходи, – заикаясь от волнения, сказала я, таким невыносимым мне было его присутствие.
Я не могла проехать с ним даже метр и с остервенением смотрела через лобовое стекло на дорогу, словно она и виновата в том, что я полюбила женатого лгуна.
– Зачем? Давай проедем, а там покажу, где можно остановиться у обочины.
– Выходи, – резко повторила я.
– Да что происходит? Марина, ты можешь мне объяснить?
Я не могла объяснить, я задыхалась от сбивчивых, оглушительных ударов сердца.
– Ты сам знаешь. Нечего тут... ты такой же, ты как все... ты...
– Идем, – спокойно и властно прервал Андрей, потянулся к ключу, заглушил машину. – Я жду.
Бесконечно долго мы шли по дороге, свернули в лес, я спотыкалась о сосновые корни, пока Андрей не взял меня за руку. С каждым шагом решительность покидала меня, и мне становилось неловко за устроенную сцену, я не находила ей оправдания и сконфуженно молчала.
Андрей бросил полотенце на траву. Берега маленького лесного озера заросли осокой и молодой ольхой. Вода в озере была черная и неподвижная, будто смола. Я видела его во время полетов, оно выглядело не больше чернильницы.
– Ты это из-за Саныча? – спросил Андрей, раздеваясь. – Да я просто не хочу говорить ребятам, что развелся. Полгода как вместе не живем. Будут расспрашивать. Неприятно все это. Ну, ты меня понимаешь. Не хочу даже вспоминать. Потом как-нибудь. Не сейчас.
Он не оправдывался, не извинялся, он просто рассказал все, как есть.
– Купаемся без одежды, а то переодеться потом будет не во что, я плавки не взял. – Он аккуратно уложил шорты и футболку на сандалии и скрылся в осоке.