Реабилитация: как это было Март 1953 - февраль 1956гг.

Такая же практика работы была и в НКВД Белоруссии, где имели место многочисленные случаи создания провокационных дел, составления показаний за обвиняемых, подделки подписей и т. п. Избиение арестованных во время следствия было массовым явлением.

Об этом начальник отдела УГБ НКВД БССР Сотников писал в своем объяснении: «Примерно, с сентября месяца 1937 года всех арестованных на допросах избивали… Среди следователей шло соревнование, кто больше „расколет". Эта установка исходила от Бермана (бывший наркомвнудел Белоруссии), который на одном из совещаний следователей наркомата сказал: „Ленинград и Украина ежедневно дают на двойку по одному альбому[27a], и мы должны это делать, а для этого каждый следователь должен давать не менее одного разоблачения в день".

Избиение арестованных, пытки, доходившие до садизма, стали основными методами допроса. Считалось позорным, если у следователя нет ни одного признания в день.

В наркомате был сплошной стон и крик, который можно было слышать за квартал от наркомата. В этом особенно отличался следственный отдел».

(Архив Ежова, опись № 13.)

Избиение арестованных и пытки стали основными методами следствия.

По этому же вопросу начальник 3 отдела УГБ НКВД БССР Гепштейн заявил:

«В августе месяце в Белоруссии согласно приказу НКВД была начата широкая операция по польской агентуре…

Во второй половине октября 1937 года вернулся из Москвы… Берман и заявил мне, что мы, оказывается, очень резко отстали от всех без исключения УНКВД Союза, что в Ленинграде разоблачено 2000 человек, на Украине 4000 человек и что поэтому нам необходимо резко перестроить всю работу. Берман предложил мне созвать совещание следователей, на котором он даст указания…

Берман заслушал доклад каждого следователя, и здесь, на этом совещании, впервые и была дана установка о том, что арестованных можно бить, о том, что протоколы должны быть короткими, что по групповым делам надо включать арестованных в альбом каждого сразу по мере отработки, а не всей группой…

В Минске вскоре началось поголовное битье арестованных. Это распространилось чрезвычайно быстро и широко во всех остальных отделах наркомата».

(Архив Ежова, опись № 13.)

Как было установлено ЦК КП(б) Белоруссии, сотрудник Витебского городского отдела НКВД Коновалов вызывал арестованных и под предлогом сличения подписи арестованного с его подписью в паспорте отбирал у них подписи на чистом листе бумаги, а затем вписывал туда показания, какие сам находил нужным.

Характерно в этом же отношении письмо вновь назначенного начальника Управления НКВД по Орджоникидзевскому краю в НКВД СССР, в котором он сообщает, что произведенной проверкой работы УНКВД установлены серьезные нарушения законности, фальсификация следственных дел, по которым уже состоялись решения о расстреле.

Как указано в письме:

«… В итоге проверки подавляющее большинство дел о широком право-троцкистском подполье в районах распалось, и само существование право-троцкистских организаций в таких районах, как Солдато-Александровский (было 237 арестованных), Изобиленский (92), Шпаковский (28), Старо-Марьевский (44), Ново-Александровский (56) и другие, материалами следствия установить не удалось…

… Что из себя представляют освобожденные из-под стражи. Это в подавляющем большинстве районный и сельский советско-партийный актив, агротехнический персонал земельных органов, колхозов и совхозов».

(Архив Ежова, опись № 13.)

В Челябинской области в связи с наличием большого количества арестованных и желанием форсировать окончание дел «рационализировался» процесс следствия и стали, как говорилось в УНКВД, заготавливать «запасные части». Допрошенный по этому поводу свидетель Пивоваров показал: «Кроме того для ускорения следствия практиковалось изготовление „запасных частей", по существовавшей тогда терминологии. Делалось это так: один протокол, написанный следователем, размножался на машинке (машинисток работало одновременно 11 человек). Копии протоколов только слегка переделывались: переставлялись установочные данные, изменялись обстоятельства вербовки и факты шпионско-диверсионной работы.

Все это „ускоряло" следствие, в результате мы, оперработники, оформляли до 8–10 протоколов, а отдельные работники, как Григорьев, писали до 18 протоколов в один день… Нач. горотдела Чернов на созываемых оперативных совещаниях ставил их в пример, как людей, „действительно умеющих бороться с контрреволюцией"».

(Дело на Лихолет И. Д., л. д. 20.)

Заготовленные таким образом протоколы допросов предъявлялись арестованным и последние под физическим воздействие были вынуждены их подписывать, оговаривая себя и других, зачастую даже незнакомых им людей.

На судебном заседании Военного Трибунала бывший сотрудник УНКВД Брялин показал: