Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

Эмиль Золя извлек из подлинных событий весь их драматический смысл и не случайно остановил свой взгляд на торжестве, которое „превзошло своей роскошью все прежние“. В день раздачи наград в Тюильри стало известно „о французской крови и французском золоте, потерянных напрасно“, — об окончательном провале безнадежной мексиканской авантюры — казни императора Максимилиана, взятого в плен и расстрелянного республиканцами Мексики. „Но эту новость скрыли, чтобы не омрачать празднеств. Первый удар похоронного колокола на закате чудесного дня, залитого солнцем“.

Еще в начале романа „Деньги“ появилась фигура своего рода комментатора событий. Это Мозер — не очень крупный биржевой маклер, желчный, осторожный, играющий предпочтительно на понижении. Не обманывающийся по поводу устойчивости Империи, он каждый раз очень точно оценивает ситуацию: „Да, да, кувыркаемся на краю пропасти… Придется еще платить по мексиканскому счету. Римские дела тоже запутались после Ментаны, да и Германия того и гляди нападет на нас… А эти глупцы все лезут вверх, чтобы потом грохнуться оземь с большой высоты. Да, да, дела плохи, вот увидите сами!“

Этот мрачный прогноз Мозера касательно Империи прозвучал в день триумфа Аристида Саккара, когда акции Всемирного банка достигли высочайшего курса, день, о котором „говорят до сих пор, как об Аустерлице и о Маренго“. Успех Саккара, начало которому было положено в обстановке международного смятения после битвы при Садовой, развивался стремительно: деятельность его представляла собой новую форму хищничества, которая соответствовала экономическим и политическим целям капитализма, вступившего в новую стадию, требующую максимально динамичного обращения денег, слияния финансового капитала с промышленным.

Составленные инженером Гамленом планы по разработке природных богатств Малой Азии и эксплуатации средиземноморского судоходства захватывают Саккара; его предпринимательская мощная фантазия еще расширит эти проекты, создавая бесконечный денежный круговорот: целая сеть железных дорог опутает земли Востока; серебро, каменный уголь должны быть извлечены из богатейших недр… „Покорение Востока, которое не удалось Наполеону с его шпагой“, осуществит акционерное общество, „бросив туда армию заступов и тачек“. В результате бурной деятельности Саккара могут быть созданы на пустынных землях реальные ценности: построены города, рудники, пути сообщения — все это представляло положительный интерес для Эмиля Золя. Однако не только материальный, но нравственный аспект проблемы привлекал его внимание, когда он оценивал агрессивно-цивилизаторскую роль Всемирного банка. „Завоевание Азии стоит миллионы, но оно даст миллиарды“ — в этом Саккар был уверен. А о цене, которой французское общество расплачивается за освоение Востока, размышляла Каролина — спокойная и мудрая сестра Гамлена: „Если там, на Востоке, ее брат радовался и торжествовал победу среди возникающих строек, среди вырастающих как из-под земли зданий, то потому лишь, что здесь, в Париже, деньги сыпались градом, растлевая все и всех в ажиотаже игры“.

Оглушительные фанфары рекламы, целый водопад цифр, мелькающие в прессе географические названия: Константинополь, Ангора, Смирна и еще целая вереница городов, „осаждаемых Всемирным банком“, — в этой взвинчивающей атмосфере опьяняющих обещаний, на этой „колоссальной ярмарке“, где бушевали страсти и прокатывались „волны безумия“, каждый надеялся ухватить „свою долю“, разбогатеть „за одну ночь“.

„Вот, возьмите мою трость, поставьте ее у дверей и пусть они целуют ее“, — сказал курьеру Дежуа Аристид Саккар о клиентах, штурмующих его кабинет. „Этот пресмыкающийся Париж“ показан в романе во многих ликах. За состоятельными держателями акций „пошла мелкота… Азарт перекинулся из гостиных в кухни, от буржуа к рабочему и крестьянину и теперь в сумасшедшую пляску миллионов бросал жалких подписчиков“— отставных маленьких чиновников, живущих на десять су вдень, слуг, удалившихся на покой, — „всю эту отощавшую и изголодавшуюся массу полунищих рантье“, которых каждая биржевая катастрофа, как эпидемия, укладывает „в общую могилу“. Но катастрофу пока предвидит только Мозер: „Состояние рынка слишком благополучно. Его чрезмерное полнокровие обманчиво, как нездоровый жир слишком тучных людей… спекуляция дошла до сумасшествия“, а вздутый свыше трех тысяч курс Всемирного — „разве это не чистое безумие?“