Реализм Эмиля Золя: «Ругон-Маккары» и проблемы реалистического искусства XIX в. во Франции

Эти строгие суждения молодого критика, касающиеся очень существенных сторон реализма Эркмана-Шатриана, не помешали ему рассмотреть высокие достоинства рецензируемых книг. Эмилю Золя оказался близок взгляд на войну, раскрывающийся в романе „Госпожа Тереза“: „Какой героизм видим мы здесь, какой патриотизм, какие могучие душевные порывы“. Страница истории Первой французской республики, повествующая о кампании в Вогезах зимой 1792–1793 годов, когда французские добровольцы сдерживали натиск австрийских войск, защищая Республику от контрреволюционной коалиции, — роман „Госпожа Тереза“ затрагивал важнейшую проблему, которую заметил и высоко оценил Золя: речь шла о социально-нравственной стороне войны. „Дело происходит в знаменательный час нашей истории, когда другие государства угрожали нашим гражданским установлениям, завоеванным ценой неисчислимых страданий. Защита отечества была тогда святым долгом каждого, война стала священной. Эркман-Шатриан здесь за войну“, — пишет Золя, разделяя взгляд авторов. Республиканские солдаты выказывают в сражениях „самоотверженность и величие духа, ибо они представляют на поле брани свободный народ, еще исполненный энтузиазма и отваги“[237].

В романах „История новобранца 1813 года“ и „Ватерлоо“, рисующих знаменитые сражения без всякой романтизации и задуманных как записки рядового участника войны, стрелка, бывшего часового подмастерья Жозефа Берта, еще яснее проводится разграничение между агрессивными завоевательными походами в чужие земли и защитой родины[238]. К этой мысли авторы подводят и самого Жозефа Берта и его товарищей. Внимание Золя здесь привлечено к картинам неисчислимых бедствий войны, потрясающим „простой неприкрашенной правдой“. Изнурительные походы; госпитали и санитарные повозки; „хмельной угар битвы, страх и ужас отступления“, — обо всем пережитом на полях войны поведал Жозеф Берта в своем „простодушном и грустном повествовании“. Эти книги — „суд солдата над прославленным полководцем…. порой среди мертвецов, на заалевшей от крови скорбной равнине, то тут, то там серым безжизненным призраком возникает Наполеон“.

Эркман и Шатриан показали образ императора с точки зрения мирных простых людей, которым цезаристская завоевательная политика Наполеона I принесла безмерные страдания. Золя оценил этот аспект: „Я не знаю более страстного обвинительного акта войне, чем эти волнующие страницы“[239].

В 60-е годы, когда Вторая империя на пути к разгрому пыталась своей милитаристской политикой отвлечь общественное внимание от внутренних проблем и удержать власть в стране, изображение Эркманом-Шатрианом маршей „великого императора“ как причины национальных бедствий и катастроф отражало оппозиционные настроения, широкое народное возмущение бонапартистским режимом. В этой обстановке „История новобранца 1813 года“ прозвучала как политически злободневное, антимилитаристское произведение. Критик Эмиль Золя, который в своей статье раскрыл и поддержал сильные стороны творчества Эркмана-Шатриана, внес свою долю в разоблачение идеологического оружия Второй империи — культа Наполеона-завоевателя.

Золя воспринимал действительность Империи Луи Наполеона в широком историческом аспекте, охватывая всю династию и оценивая ее роль в судьбах Франции. К проблемам цезаризма и связанных с ним войн он вновь обратился в том же 1865 году, выступив со статьей „Жизнь Юлия Цезаря“, представляющей собой рецензию на издание, первый том которого только что был опубликован за подписью императора Наполеона III.

Двадцатипятилетний автор статьи полемически оценил историческое сочинение Луи-Наполеона, для которого, похоже, „трудилась целая академия“, и отверг главный его тезис. „Моя задача, — писал Луи-Наполеон, — доказать, что Провидение затем призывает таких людей, как Цезарь, Карл Великий, Наполеон, чтобы они предначертали народам пути, по которым им должно следовать, отметили печатью своего гения новую эру и совершили за несколько лет труд нескольких веков“.