— Это что? — спросил вдруг кто-то из-за спины. Чесноков вздрогнул, выронил карандаш и повернул голову. Кир стоял рядом и вытягивал шею, рассматривая лежащие на столе предметы. — Это ты написал?
— Я… — Сергей поднял карандаш. — Слушай, а зачем спецназовцам спать?
— Не спать, — ответил Кир задумчиво после некоторого молчания, продолжая читать, — а чувствовать усталость. Все просто: если усталость как явление в игре есть, то и спать в ней тоже можно. Ты это зачем написал?
— В каком смысле? — удивился Сергей. — Просто захотелось. Настроение какое-то мутное.
— Заметно, — сказал Кир, отодвигаясь от стола. — Знаешь что? Я даже критиковать ничего не буду… но давай ты просто больше стихов писать не будешь?
— А что не так? Что тебе не понравилось?
— Все понравилось, — мотнул головой Кир, — прямо так все понравилось, что хочется взять автора и пристрелить, чтобы не мучился.
— М-да-а, — сказал Сергей, — то ли рецензент чересчур пристрастен, то ли первый стихотворный эксперимент оказался неудачным. Впрочем, неудивительно — у меня и раньше со стихами не складывалось, не то что у так называемых «Олдеев». Но может быть, ты все же почетче выразишься, что именно тебя так не устроило? Стиль, рифма?
— Ну… я так понял, насчет смысла и рифмы ты особо и не парился, типа, поток сознания, да? — Кир помолчал, потом покачал отрицательно головой. — Нет, знаешь, ничего определенно не скажу. Вроде и ничего такого неправильного нету… хотя, скажу прямо, я не любитель и не знаток стихов, поэтому аргументировать толком не могу. Но впечатление такое, что написано это подростком переходного возраста, страдающим от неразделенной любви… особенно второй стих. Извини, если задел.
— Да нет, ничего, — Сергей пожал плечами, — в каком-то роде я и есть подросток переходного возраста. Страдающий от неразделенной любви к жизни.
Кир фыркнул:
— Эк загнул. Знаешь, пиши лучше прозу, ну, вот честное слово, лучше выходит.
— Эх, — вздохнул Сергей, — десять минут как поэт, а уже понимаю застрелившегося Маяковского. Что читатели — дикари, дикари! Где им постигнуть тонкую душу поэта? Одиночество — вот удел творца, не желающего творить на потеху безликой толпы…
Кир тихонько засмеялся, Сергей пару секунд крепился, сохраняя на лице гордо-отрешенное выражение, потом не выдержал и присоединился.
— Ладно, — Чесноков махнул рукой, — но ты меня не убедил. Надо будет как-нибудь в более подходящем настроении попробовать. Что-то в этом есть…
— Только не в ущерб прозе, — отрезал Кир.
Сергей усмехнулся, посмотрел на исписанный лист.
— А кстати, — вспомнил он, — я тут пробовал тот код написать, помнишь? Но чего-то ничего не вышло — я его неправильно запомнил?
— Я заметил, — сказал Кир, — правильно ты его запомнил — вон самый первый, с двойкой. А не сработал он, потому что к этому журналу, я думаю, никакой распознавалки не прикручено. Кому какое дело, что ты тут понаписал? Да и не предполагалось, скорее всего, что в нем кто-то писать будет, он тут исключительно для реализма.
— Ясно, — сказал Сергей, — не больно-то и хотелось. Долго я спал?
— Не знаю, — Кир пожал плечами, — около часа, наверное.
— Не много. Странно, потому что чувствую себя хорошо выспавшимся.
— А так это от настроек игры зависит — сколько надо спать, чтобы выспаться. Обычно везде сильно меньше, чем в реале: платить за это никто не любит. А здесь, я думаю, никто спать не ложится, поэтому реализмом времени сна никто себе голову не морочил.
— А зачем вообще спецназовцам уставать? — спросил Сергей, но тут же сообразил и добавил: — Не отвечай, я уже сам догадался.
Кир пожал плечами и собрался что-то сказать, но тут снаружи донеслись какие-то звуки и голоса. Кир метнулся к стене, пропал в ней, но через секунду снова появился.
— Наш полковник-майор вернулся, — сказал он, — не один почему-то.
— А с кем? — Сергей напрягся.
— С бойцами своими вроде. — Кир пожал плечами. — Во всяком случае, выглядят они так же, как и те, что раньше с ним были.
— Странно, конечно, я думал, он один придет. Пойдем разговаривать?
— Пойдем, че ж делать.
Они вышли на улицу, чему майор, похоже, очень обрадовался. Правда, маска бесстрастности очень быстро вернулась на его лицо.
— Вы здесь! Хорошо. Я же говорил, чтобы вы не уходили отсюда.