Реальность и мечта

Это вообще в традиции русского актерства. Как-то выступая на моем творческом вечере, Алексей Баталов замечательно сказал об этом: «Мы, актеры русской школы, не можем существовать от роли вдалеке: вот это — роль, а вот — я». Мы все, что имеем, бросаем в топку этой роли. Сжигаем себя. В этом особенно мощно проявляется именно русская школа актерства. Прекрасные западные артисты как-то умеют отстраняться. Хочется сказать, ведут роль на холостом ходу: да, блестяще, технично, виртуозно, но не отдавая своего сердца. У нас же — свечой горит жизнь актерская. Да еще и сама жизнь на нашей Родине палит ее безжалостно. Было время — задыхались от удушья всяческих запретов, тотального надзора. Так задохнулись Олег Даль и Леонид Быков. Потом все чаще и чаще стали уходить мои ровесники, до срока исчерпав резерв жизненных сил.

Их осталось уже очень мало, актеров, которых можно назвать детьми войны. Когда началась война — нам было по де- вять-двенадцать лет. Это возраст самого активного роста — и физического, и душевного, духовного. А мы попали в кашу, в мясорубку. Кто-то в буквальном смысле. Кто-то, голодая в тылу и при маме, как я в своей сибирской Таре. А после войны было еще голоднее. Потом началось нищее студенчество, такое, что по два, по три дня во рту не бывало ни крошки. А потом — всяческие социальные осложнения: то «заморозки», то «оттепели»; и мы все время жили в перенапряжении. И вот результат: в России люди уходят безвременно, куда раньше, чем на благополучном Западе.

Мне почему-то вспоминается фильм «Тема», о котором я уже рассказывал. Так вот одна из сцен снималась на кладбище. Стояла зима, и пока ставили камеру, готовились к съемкам, я бродил по старому кладбищу, на котором больше уже не хоронили. Бродил среди могил и читал надписи на памятниках, любопытствуя, что за люди покоятся под ними. И вдруг заметил одну закономерность: рожденные в конце XIX века — в 1860, 1870, 1880, 1890-х годах — прожили по восемьдесят, восемьдесят пять, девяносто лет. А те, что появились на свет в 1910, 1915, 1917, 1920-м, — за-. держались лишь лет на шестьдесят-семьдесят. Вот такое наглядное пособие для характеристики разных времен по части их милостей к человеку.

Да, люди уходят… Поэтому так важно почаще вспоминать, думать о них, о близких, о товарищах, пока не произошло невозвратное. Но даже после они должны снова и снова жить в нашей памяти.

Уже давно ушел великолепный актер Иван Лапиков, а мне не забыть, какой отличной школой стала для меня работа в партнерстве с ним в фильме Алексея Салтыкова «Председатель». Много лет проработал Лапиков в Волгоградском драматическом театре, где его и высмотрел ассистент Салтыкова, когда ездил по городам и весям в поисках нужного типажа. Счастливая находка!

Кстати, о находках: когда искали кандидатов на роли адъютантов, офицеров из окружения генерала Хлудова для кинофильма «Бег», ассистенты смотрели в Омске фотографии актеров. В числе отобранных ими было фото Владислава Дворжецкого. И когда режиссеры А.Алов и В. Наумов увидели это странное лицо с огромными марсианскими глазами, они поняли, что перед ними — сам генерал, что лучшего Хлудова им не найти.

И я не представляю себе на месте Лапикова другого актера в «Председателе», до такой степени он достоверен: высокий, костлявый, чуть сутулый, как бы согнувшийся под тяжестью жизни, с сухим, тощим крестьянским лицом, с длинным носом.

С этой его походкой лениво-степенной, равно с его манерой жить, он был неразличим среди крестьян. Иной артист подладится под простонародность, говорок найдет, но видишь, что все это наигрыш, который немногого стоит для профессионала. А у Лапикова и талант, и вся повадка — природные. Он ведь и вышел, как и многие из нас, из народных низов.

Человек он был замечательный. Ни тогда, ни потом, уже будучи известным актером, не имел он этого желания — покрасоваться на первом плане, оттеснить других. Внешне суровый, несколько смурной, он тем не менее умел расположить к себе разных людей. С ним интересно было беседовать на любые темы — от рыбалки (Лапиков был заядлый рыбак) до космоса. Мы с ним дружно жили.

На съемочной площадке для меня, уже снявшегося в нескольких фильмах, осознающего масштаб своей роли, Иван Лапиков был словно компас. Рядом с ним я боялся сыграть поверхностно, решить сцену приблизительно. Вот здесь, я видел, Лапиков играет лучше, потому что я изображаю, а не существую, недоигрываю до нужной глубины. И глядя на него, я поправлял себя, старался соответствовать той правде, которой Иван владел изначально, как актер и человек.

Когда фильм вышел, Сергей Аполлинарьевич Герасимов был совершенно потрясен именно глубинной правдой характера, сыгранного Иваном Лапиковым. Он принимал его больше, чем меня. Но все же думаю, что в целом мы в картине уравновесились: ведь роль у меня была огромная, так что было где парировать.