– Ну это уж кому дано, – включилась Ляля. Все подружки помнили, как в эпоху великого передела Ляля со своей организационной хваткой бывшего секретаря горкома комсомола занялась бизнесом, каким-то образом стала владелицей молочного комбината, обанкротилась (или ее обанкротили), потеряла все. Причем почти буквально. Ей пришлось распроститься с коллекцией дорогущих бриллиантов, некогда подаренных безумно влюбленным в нее тоже бывшим комсомольским работником, впоследствии первым секретарем ЦК компартии одной из союзных республик нашего некогда могущественного Отечества. Теряя все, она расплатилась с работниками комбината. Это для нее было принципиально важно. Было в ней это девальвированное нынче качество – «не оставаться должными никому ничем, кроме взаимной любви». Ну такой она человек. А потом с горя на какое-то время «подсела» на стакан, как ни пытались удержать от этого ее подружки. Правда, процесс не принял откровенно безобразный и затяжной характер. В один из критических моментов Лейла собрала всех и предложила отправить Ляльку в паломническую поездку. Что они и сделали, скинулись на путевку и буквально силой затолкали ее в громадный автобус с настоящими паломницами, которые поначалу недоумевали, как сюда попала эта совершенно отличная и явно невоцерковленная дама.
Ляля, к удивлению подружек, из поездки не вернулась, осела в одном из монастырей на Русском Севере. Просила присмотреть за квартирой. Цветочки в ее отсутствие взялась поливать Любася, жившая по соседству через пару домов. Год на связь не выходила, если не считать открыток к Рождеству и Пасхе. А потом она появилась. И это уже не была прежняя Лялька, «борзая» комсомолка эпохи блистательного секретарства. Это не была громогласная директриса в резиновых сапогах, бизнес-леди молочного двора. К счастью, исчезла бесследно и надломленная, утратившая жизненные ориентиры Лялька периода дрейфа в житейском море без руля и без ветрил. В ней словно вышло наружу ее внутреннее содержание, как будто стала ведома тайна происходящего вокруг. Она постройнела и даже как-то помолодела. И, как ни странно, стала веселее и бесшабашнее. Подруги дивились переменам, потихоньку обсуждали их между собой и ждали, что же будет.
А было то, что очень скоро Лялька устроилась редактором на телевидении. Там работал ее давний товарищ, с которым они по-хорошему дружили еще с комсомольских времен. Именно он и предложил освоившейся на телестудии Ляльке открыть авторскую программу. Знал уровень ее интеллекта, хорошие коммуникативные способности и помнил, как много лет назад и в формализованной обстановке комсомольского собрания она могла создать атмосферу искреннего обмена мнениями, причем даже и не в тему – о том, что волновало молодых по сути, глубинной сути. Предложение Ляльку поначалу ошарашило и даже испугало. Но была обещана полная свобода творческого самовыражения. Что и подкупило, потому что свободу она ценила, пожалуй, превыше всего. Так появилась на краевом телевидении программа «О главном без купюр». Она стала медийным, узнаваемым лицом, в программу престижно было попасть. В нее и попадали местные и приезжие боссы. «Мэры-пэры, депутаты, а по жизни акробаты» – так острая на язык Кира охарактеризовала состав участников программы. Но, без иронии, в ней оказывались люди, обладающие влиянием. И вовсе не всегда «кошельки», как их называла та же Мира. Люди культуры и искусства, известные политики и видные ученые. Ну и, конечно, депутаты всех уровней и партийные деятели разных мастей.
Со многими у Ляльки отношения не заканчивались рамками эфира. Ее ума и самоиронии хватило понять, что к сексуальности это не имеет никакого отношения. Обидно и даже больно для женского самолюбия. Поначалу. Все же в свой полтинник она выглядела лет на десять моложе – стильная, довольно острая на язык. Ну до Миры, как до звезд, но все же. Задавалась вопросом, что им от нее нужно? Им, «порочным детям нашей эпохи». Никого не отталкивала, просьбами и вниманием не обременяла, возможности «детей» не использовала. Разобралась: им просто интересно с ней поговорить.
Как-то спросила у Ахмада. Он больше других отличался из списка лялькиных «воздыхателей», как называла их Маруся, – совершенно другой ментальностью и этничностью и какой-то поразительной искренностью: если принял человека, то до конца. Поэтому делал крюк в триста километров, чтобы просто попить с ней кофе и часик поболтать ни о чем.
– Я поговорю с тобой и как будто обновляюсь. Хоть и ни о чем. Жить хочется. Понимаешь?
Ну об этой своей особенности она догадывалась давно. Из случайностей складывается статистика. В подтверждение крутились в голове слова отца Амвросия. В своем затянувшемся паломничестве она начала подумывать о постриге, чтобы навсегда остаться в монастыре. Он не одобрил.
– Нет. Ваше место в миру. Служение тоже бывает разным, – таким был его вердикт.
– И все же деньги можно восполнить, любовь можно пережить вновь, – продолжала Мира.