Р.Н.:
Я не знаю. Может быть. После «Згги» я закончил архитектурный институт. Построил несколько домов в Алма-Ате. И потом, когда мне надоело ездить, пришло решение поступать во ВГИК. Оно пришло на нарах, кстати. На военных сборах. В 84-м году. В феврале. Так случилось, что я встретил там свое тридцатилетие, 19 марта. Выпили мы водки. То да се. Я лег на нары. Вот мне и тридцать лет стукнуло, думаю. Чем буду заниматься следующим летом? Опять – в экспедиции? Или дома строить? Надо опять себе бросить вызов. А что если поступить в Москве в институт? Про кино я тогда еще не подумал. Я выбрал два института, в которые сложнее всего поступить – МГИМО И ВГИК. Где самые большие конкурсы. Потом, думаю, МГИМО – нет. У меня и комсомольский билет потерялся. И проблемы у меня были, когда я из института чуть не вылетел. Биография не подойдет. Не примут. Послужной список там нужен партийный и правильный. А вот ВГИК мне более близок, ведь я уже снимаю фильмы. И наверняка туда девчонок куча приедет, актрисочек будущих. Не поступишь – хоть нахохочешься! Вернулся со сборов и пошел на студию «Казахфильм». А там уже работал мой хороший товарищ, с которым мы работали в Обществе охраны памятников. Он был главным редактором студии. Я ему рассказал про свою идею поступить на сценарный факультет. Он сказал: «Зачем сценарный?! Иди на режиссерский! И в этом году как раз не надо даже в Москву ехать!» Я при этих словах, признаться, немного скис: в Москву очень хотел. «Потому что ВГИК приедет в Алма-Ату набирать комплексную казахскую мастерскую. Куда войдут режиссеры, сценаристы, художники и операторы. Вот такая идея!» Вообще-то я думал, что для бездельника профессия сценариста лучше всего подходит.Д.М.: У тебя-то была одна цель – в Москву, в Москву!
Р.Н.:
Да, к московским девчонкам. И я поступил. Начал работать и заниматься, стал глубже и глубже припадать. Сначала делал спектакли и начал ощущать профессию. Хотя я и не отношусь к ней как к профессии. Для меня это образ жизни. И я понял одну вещь. Режиссером невозможно стать! Нужно им просто быть. Я его раскрыл в себе. Но я был им всегда. Люди сильно заблуждаются, считая, что режиссуре можно научить. Невозможно! Ее можно открыть в тебе, если попадется хороший педагог. Но если этого нет, то никто ничего сделать не сможет. Ты можешь научиться быть ремесленником, сильным или слабым, но режиссером ты не станешь. И многие, кто это обнаружил, выбрали другие профессии. Я открыл и был абсолютно в этом счастлив и органичен. Сначала мы сделали много спектаклей на сцене. Я выработал свой собственный стиль: работал только с непрофессиональными актерами и друзьями. Ну и параллельно знакомился с рок-тусовкой. Потому что, не забывай, что рок для меня всегда был первоосновой. Сначала я познакомился с Костей Кинчевым, потом с Борей Гребенщиковым, с которыми у нас были теплые и хорошие отношения. А потом с Виктором. С Майком Науменко, конечно. И так все завертелось, что я с Виктором сблизился больше всех и потом уже жил у него постоянно, когда приезжал в Питер, на проспекте Ветеранов. А в Питер я влюбился! Когда впервые приехал туда в 73-м году.Д.М.: Это тебя и отличает от всех режиссеров того времени – ты был единственный на тот момент человек из рок-среды.
Р.Н.:
Для меня это было естественно. Безусловно. Соловьеву я открыл весь андеграунд. Он до меня ничего не знал о русском роке. И вообще о роке. Я дал ему толчок своими ежемесячными постановками внутри ВГИКа. У меня играли всякие панки под музыку «Кино» и «Джунглей». Анатолий Васильев и Сергей Соловьев, два педагога, нас еще как дрючили всеми этими обязательными занятиями. Вот я и оттягивался. Я надавал кассет Соловьеву, которому понравилась музыка на моих спектаклях, и он особенно запал на Гребенщикова. Он просто хохотал, слушая его. Также он увидел у меня и Александра Баширова. «Йя-Хха», свой первый официальный фильм, я стал готовить в 1985 году. А снял в мае 1986-го, когда потеплело. Ему очень понравилось, и он окончательно заразился питерским андеграундом.