Реанимация. Истории на грани жизни и смерти

После спасительной операции на мозге бой Джо не закончился. На примере Кристофера мы убедились в том, что инфекция может унести жизнь даже здорового и молодого человека. Череда реакций, происходящая в нашем теле после операции, отражает процессы, которые запускались в организме наших далеких предков после нападения на них животного. Иммунная система начинает одновременно бороться за восстановление поврежденных тканей и стараться защитить организм от инфекций. В это время сердце подвергается дополнительному стрессу, а кишечник впадает в спячку. Гормоны стресса могут привести к разрушению мышц и даже почечной недостаточности.

Нормальные защитные механизмы Джо были нарушены еще до операции, а после нее его уязвимость к инфекции стала еще большей проблемой. Иногда латентные вирусные инфекции вроде ветряной оспы или герпеса способны активизироваться. Другие инфекции могут поразить пластиковые трубки, введенные в вены. Развитие пневмонии у пациентов, подключенных к аппарату искусственной вентиляции легких, — распространенное явление. И все же Джо пережил первую ночь после операции. Его внутричерепное давление снизилось, кровотечения не случилось, и хирурги были довольны результатом.

На вторую ночь ухода за Джо мы заподозрили у него тяжелую легочную инфекцию, называемую вентилятор-ассоциированной пневмонией. Когда пациенты, находящиеся без сознания, живут на аппарате искусственной вентиляции легких, нормальные защитные механизмы легких нарушаются. Такие пациенты не кашляют, мокрота не выводится из дыхательных путей, а гелеобразный материал, вырабатываемый бактериями (биопленка), образуется вокруг пластиковых дыхательных трубок. Все это создает идеальную среду для размножения бактерий.

Высокий уровень гормонов стресса может привести к разрушению мышц и даже к почечной недостаточности.

Иногда бывает трудно отличить легочную инфекцию от других причин низкого содержания кислорода в крови критически больных пациентов. Мы сделали снимок грудной клетки Джо, ожидая увидеть внутри кровеносных сосудов характерные тени, вызванные сгустками крови, но их не было. Вместо этого мы увидели пушистые белые области там, где обычно находятся черные воздушные пространства, что свидетельствовало о скоплении жидкости в легких. Эта жидкость, скорее всего, была связана с новой тяжелой легочной инфекцией. Вскоре Джо стал получать максимум кислорода, который только мог обеспечить аппарат искусственной вентиляции легких. Несмотря на введение антибиотиков, у него развился септический шок, почечная и полиорганная недостаточность. Я часами разговаривал с его родителями о том, что вызывало у нас опасения. Но мы должны были бороться до последнего.

* * *

После трех лет в медицинской школе бесконечные пыльные учебники и тошнотворный запах прозекторской сделали свое дело. У меня появилась возможность провести год вдали от Уэльса, чтобы набраться опыта в смежной с медициной области. В качестве протеста против бесконечных часов бездушной молекулярной биохимии, такой далекой от работы с настоящими пациентами, я подал заявление на изучение медицинского права и этики в Бристольском университете. Это перенесло меня из белой стерильной лаборатории в пожелтевшие от старости величественные здания. Я ходил на занятия со студентами-юристами, цитировавшими статуты, и студентами-философами, обладавшими красивым плавным почерком. Моя способность написать от руки даже несколько коротких предложений была утрачена во время учебы в медицинской школе, так что мне было нелегко. После семестра изучения староанглийского медицинского права и кантианской теории морали я чувствовал себя более потерянным, чем когда-либо. Я безуспешно пытался наложить бесконечные двухмерные страницы текстов на своих трехмерных пациентов. Сегодня, 15 лет спустя, принципы и уроки, которые я с таким трудом усвоил, применяются мной каждый день при лечении реальных критически больных пациентов. Специалисты по медицинскому праву и этике, разрабатывающие парадигмы отключения критически больных пациентов от аппарата жизнеобеспечения, занимаются важной теоретической работой, однако они взаимодействуют с людьми с безопасного расстояния. Именно мы, врачи-реаниматологи, вынуждены применять эти законы и теории на практике, одновременно глядя в полные слез глаза родственников.

Трудные решения, которые я принимаю каждый день, часто находят отражение в трагических историях, рассказанных в СМИ, о критически больных детях, чья жизнь зависит от решения суда. Между родителями и врачами может возникнуть неразрешимый конфликт из-за того, как лучше и справедливее всего поступить с человеком, о котором беспокоятся обе стороны. Эти решения, какими бы сложными они ни были, можно свести к одному простому вопросу: что отвечает интересам пациента?