Reasons for drinking (СИ)

— Вильгельм Честертон – соучредитель одной из крупнейших табачных компаний – «British American Tobacco», — спокойно начала она, уперевшись взглядом в одну точку. — Вильгельм был очень сложным человеком, помешанным на чистоте графской крови и прочей херне. В его семье было принято вести себе так, будто ты на приеме у королевы. Как же он был зол, когда узнал, что шестилетний сын Роберт общается с дочерью посудомойки. Мальчика высекли розгами, а потом заперли в темном чулане, будто на дворе шестнадцатый век, а не шестидесятые годы. С тех пор маленький Роб уже не мог думать об отце, как о нормальном человеке, а потому в восемнадцать лет он ушёл из дома, женился на той самой дочке прислуги и жил припеваючи, работая на заводе за сто пятьдесят фунтов в месяц, чего не хватало на элементарные удобства, не говоря уже о еде. Молодая жена оказалась той ещё сукой, которая хотела выйти за богатенького мальчика, который бы обеспечивал все ее желания, а в итоге оказалось супругой просто рабочего. Именно поэтому в семье все чаще стали происходить скандалы, а кончилось все тем, что жена, а звали ее Эллен, потащила свою жирную задницу к Вильгельму с просьбой простить непутевого сына. Эллен, само собой, прогнали, однако, Вильгельм задумался. Роберт был его единственным сыном, последним из рода Честернов, и отец решил смилостивиться. Он предложил Роберту сделку: Вильгельм даёт ему деньги, хорошее рабочее место и положение в обществе, а сын забивает на свои свободолюбивые идеалы и превращается в образцового представителя золотой молодежи того времени – транжиру и лодыря. Эллен две недели шипела у него над ухом, что надо соглашаться, что такой шанс бывает раз в жизни, что он проебывает свою жизнь, и, в итоге, Роберт согласился.

Роксана отпила из чашки кофе и скривилась.

— Хоть бы молочка долил, ирод.

— Дальше что? — нетерпеливо бросил Том, понимая, что Роксана говорит о своей семье.

— Дальше Эллен стало настоящей сукой, совсем забыв, что она сама дочь посудомойки, — Роксана еле сдержалась, чтобы не сплюнуть на пол. — Она стала беситься, когда вилка лежала справа, когда мраморная лестница недостаточно блестела, когда Роберт брал на руки новорожденную дочь, когда он курил на диване, — в глазах Роксаны зажегся очень неприятный огонёк. — О, как она ненавидела дочь просто за то, что та нравом пошла в отца. Когда маленькая девочка надевала джинсы, ее били по рукам плетью, если она громко говорила за столом, то Эллен запирала ее в комнате на три дня, подавая еду через кошачью дверцу.

— Почему ты говоришь о себе в третьем лице? — тихо спросил Том.

— Потому что по официальной версии Роксана Честертон скончалась от порока сердца в возрасте семнадцати лет, — по щеке Роксаны сбежала слеза. — Ее больше нет.

— Как ты оказалась в баре? — он взял ее за руку.

— Моя мать уже не один раз пыталась обручить меня с кем-нибудь очень известным, но все время что-то срывалось, — Роксана впилась пальцами в его ладонь. — То жених влюбился в какую-то простолюдинку, то я подбросила ужа в комнату будущей свекрови, — она грустно усмехнулось. — Ничего такое времечко было.

Роксана сидела по-турецки, пождав под себя ступни и раскачиваясь взад-вперёд.

— А в семнадцать все почему-то очень удачно сложилось, жених уже приехал. Какой-то напыщенный индюк, жирный и высокомерный, — она всхлипнула, — а я испугалась и в ночь перед помолвкой сбежала.

— И куда ты пошла?

— К парню, — чуть помедлив, ответила она. — Его звали Эверетт. Он учился в одном классе со мной в Уэльсе.

Она замолчала. Том не рискнул торопить, потому что по ее лицу градом текли слезы.

— Тогда мы четыре месяца курили травку, трахались, пили и были полностью и окончательно счастливы, — тихо сказала она. — А потом он поехал на мотоцикле в ночь до магазина, а какой-то мудак на фуре не смог вырулить и снес его. Я до сих пор помню крик его матери, когда мы пришли в морг на опознание. Нам пришлось искать Эва по двум частям тела, — она говорила тихо, Тому даже пришлось прислушаться, чтобы различить некоторые слова. — Его разрубило пополам. После похорон я ушла из его дома навсегда и связалась с компанией байкеров. Да, это было низко бросать его мать в таком состоянии, но я не могла там остаться даже ещё на одну ночь. Там все пахло Эвереттом. Само собой, здоровые обмазанные мазутом бородатые парни не лучшие друзья для семнадцатилетней девчонки, но по ночам в моей голове кричал Эв, которого разрывает пополам, и я садилась на мотоцикл, брала бутылку виски и летела по шоссе на дикой скорости, надеясь, что следующей в закрытый гроб положат меня, что голоса в моей голове замолчат, что я наконец-то буду счастлива.

Она опять замолчала. Не пила, не кусала пирог, не вздыхала. Просто молчала.

— Но я не сдохла, хотя заслуживала этого больше всех. И я пустилась во все тяжкие: пила, курила, трахалась со всеми подряд, драила машины, чтобы заработать пару фунтов и тут же спустить их на дешевую выпивку. Ни отец, ни мать не искали меня. Для всего мира я уже умерла.

— Но ты оказалась в баре, — напомнил Том.