Ребекка с фермы Солнечный Ручей

Через пятнадцать или двадцать минут она вернулась с несколькими строчками, написанными на клочке оберточной бумаги, и, остановившись возле Эммы-Джейн, приготовилась прочесть их вслух.

- Вышло не очень хорошо. Я боялась, что не успею закончить раньше, чем вернется твой отец. А первые строки звучат точь-в-точь как погребальные гимны в церковной книжке. Я не могла назвать ее в стихе прямо - Салли Уинслоу, ведь я не знала ее при жизни, так что я решила написать так, будто у нее есть друзья и это они горюют о ней.

Земной ее закончен путь,

И скорбь в сердцах друзей.

Господь наш, милосерден будь!

Грехи прости Ты ей!

Дай об утрате мужу знать

В далекой стороне.

Пришли его, Господь, отдать

Последний долг жене.

И не забудь, Господь, сирот.

Яви любовь Твою

Тому, что на земле живет,

Тому, что с ней в раю.

- Совершенно великолепные стихи! - воскликнула Эмма-Джейн, с жаром целуя Ребекку. - Девочки умнее тебя не найти во всем штате Мэн! Звучит прямо как молитва священника. Вот бы нам с тобой скопить денег и купить печатный станок. Тогда я научилась бы печатать и печатала все, что ты пишешь, и мы стали бы компаньонами, как папа и Билл Мозес. Ты напишешь под ним свое имя, так же как мы подписываем наши школьные сочинения?

- Нет, - сдержанно отозвалась Ребекка, - конечно, не подпишу, не зная, ни куда оно пойдет, ни кто его прочитает. Я просто спрячу его в цветах гирлянды, и кто бы его ни нашел, догадается, что здесь не было ни священника, ни пения, ни надгробного камня - ничего и кто-то просто сделал что мог.

III

Усталая мать с “крошечным ребеночком” на руке лежала на длинном верстаке, завершив свое земное странствие, и, когда Ребекка тихонько вошла и положила гирлянду цветов вдоль края грубой доски, смерть вдруг приняла более кроткий и милосердный вид. То были лишь сочувствие и интуиция ребенка, но они помогли смягчить суровость горестного момента, и бедная, “сумасбродная” Салли Уинслоу в обрамлении маргариток выглядела так, словно недружелюбному миру все же ее немного не хватает, а крошечный ребеночек, чье сердце замерло, едва научившись биться, крошечный ребеночек с букетиком лютиков Эммы-Джейн в маленьком сморщенном кулачке, улыбался так, словно его любили, и ждали, и оплакивали.

- Мы сделали все, что можно было сделать без священника, - прошептала Ребекка. - Мы могли бы еще спеть “Бог вечно благ” из нашего сборника песен для воскресной школы, но я боюсь, кто-нибудь услышит, как мы поем, и подумает, что нам хорошо и весело… Что это?

Странные звуки нарушили тишину: гуканье, зевок, веселый короткий крик. Девочки побежали туда, откуда доносились звуки. Там, в зарослях золотарника, на старом пальто лежал малыш, только что пробудившийся от освежающей дремы.

- Это другой ребенок - тот, о котором говорила миссис Деннет! - догадалась Эмма-Джейн.

- Ну не прелесть ли? - воскликнула Ребекка. - Иди скорее ко мне! - И она раскрыла объятия.

Ребенок с трудом встал на ножки и, покачиваясь, заковылял в сторону тепло приветствующих его голоса и глаз. Ребекка чувствовала себя матерью; ее материнский инстинкт развился в большой семье, где она была второй по старшинству, и хотя она всегда соглашалась с тем. что на Солнечном Ручье детишек было, пожалуй, многовато, но тем не менее - слышала она эту японскую пословицу или нет - с готовностью поддержала бы выраженное в ней мнение: “Где пришел на свет - в горах или в поле, ничего не значит; более чем сокровище в тысячу ryo48 ценен ребенок”.

- Милый! - заворковала она, схватив и подняв ребенка. - Ты прямо настоящий Джек-тыковка48.

Мальчик был одет в очень свободное и пышное платьице из желтого полотна. Волосы у него были такие золотистые, глянцевитые, блестящие, что он действительно напоминал хорошую гладкую тыкву. К тому же у него были большие смеющиеся голубые глаза, аккуратный прямой маленький носик и аккуратный прямой маленький ротик с несколькими аккуратными маленькими зубками, которые были очень хорошо видны в улыбке, и в целом сравнение, предложенное Ребеккой, было не так уж неуместно.

- Ax, Эмма-Джейн! Разве он не слишком милый, чтобы везти его в богадельню? Если бы мы только были замужем, то могли бы оставить его у себя и никому ничего не говорить, и никто не знал бы, что он не наш! Теперь, когда Симпсоны уехали, в Риверборо нет ни одного ребеночка, а в Эджвуде только один. Так досадно, но я ничего не могу поделать; помнишь, тетя Миранда не позволила мне взять малышку Симпсонов даже только на одно дождливое воскресенье?

- Моя мама тоже не возьмет его - бесполезно и просить. Она почти каждый день говорит, как она рада, что мы с братом выросли, и благодарит Бога за то, что нас у нее только двое.

- Миссис Мизерв слишком нервная, - продолжила Ребекка, перебирая по очереди дома поселка, - а миссис Робинсон слишком любит порядок.

- Люди, как кажется, любят только своих собственных малышей, - заметила Эмма-Джейн.